Ловушка страсти
Шрифт:
На бедре не было ничего, кроме платья и поддерживающих чулки подвязок, и от прикосновения ладоней герцога к тонкому шелку платья ее кожа загорелась. Каждый крошечный волосок встал дыбом, словно упиваясь таким вниманием к себе. Женевьеве казалось, что все ее тело пылает, как в огне, или, вернее будет сказать, плавится.
Герцог медленно-медленно поглаживал ее ноги.
Боже! Женевьева открыла было рот, чтобы напомнить ему, что они договаривались только поцеловаться.
Вместо слов получилось нечто среднее между всхлипом и вздохом.
— Вы
Женевьева могла бы рассмеяться, но ощущение было слишком новым и захватывающим, от прикосновения рук герцога, ласкового поглаживания его пальцев ее охватило острое желание. И все ее тело, каждая клеточка мозга упивались этим ощущением, поэтому она была не в состоянии говорить. Она с трудом удерживала ноги сомкнутыми, чтобы не раздвинуть их в стороны, словно приглашая его. Было ли холодно? Они в доме или в саду? Женевьева сосредоточилась только на его прикосновении.
— Я бы никогда не посмел разочаровать вас, Женевьева, — произнес он хрипловато-нежным шепотом, который разжег ее фантазии точно также, как его пальцы обжигали ее кожу, делая невероятное возможным.
Руки герцога подкрались к низу ее живота и замерли. Лоно Женевьевы сладко заныло и сжалось.
Герцог был так близко, что она ощущала жар его тела, окутывавший ее, словно второй плащ. И теперь, когда все кости в ее теле будто растаяли — Женевьеве хватило сил сообразить, что произошло это слишком уж быстро, — у нее не оставалось выбора, кроме как прильнуть к нему.
Губы герцога приближались к ее лицу, и она вскинула голову.
Женевьева вздохнула с облегчением: можно было подумать, они целовались множество раз, будто поцелуй был столь же естественен для нее, как дыхание. Конечно, тон задавал герцог. Этот поцелуй был невыразимо прекрасным, его губы прикоснулись к ее губам легко, словно крылья бабочки, чтобы открыть ей целый мир новых ощущений и наслаждений. От одного лишь касания его губ все ее тело загоралось огнем.
— Мех, — одобрительно пробормотал он, не разрывая поцелуя и поглаживая оборку плаща.
Его руки скользили по бедрам Женевьевы, по ее щекам, талии, с таким сладострастием касаясь каждого изгиба ее тела, словно он хотел сказать: «Ты женщина. Разве не видишь? Ты создана для этого».
Как опасно!
Женевьева знала, что делать. Вернее, знало ее тело. Она обхватила руками голову герцога, запустила пальцы в его мягкие, холодные волосы, потом легко коснулась его замерзших ушей, и ей вдруг захотелось согреть их.
Он вздохнул, когда ее руки скользнули по его шее. Женевьеве понравился этот вздох.
Герцог был таким большим и сильным, намного сильнее ее, и ей нравилось испытывать перед ним благоговейный страх и чувствовать себя защищенной.
Наверное, было неловко сидеть, изогнувшись в немыслимых позах на скамье, но Женевьева не испытывала неудобства: от жара и желания ее тело стало каким-то особенно гибким и податливым. Ей нравилось прикосновение больших теплых ладоней герцога к ее плечам, легкое игривое поглаживание обнаженной кожи над треугольным зашнурованным вырезом платья, он словно дразнил ее, что вот-вот развяжет шнуровку. Все опьяняло ее: крепкое мужское тело и нежное поглаживание, колкое прикосновение щетины к ее гладкой щеке, его холодная кожа и горячие, бархатные требовательные губы.
Герцог тихо заурчал.
— Прямо как барсук, — не удержалась Женевьева.
— Ласкательные имена, моя белочка?
Женевьева рассмеялась.
— Ш-ш, — предостерег он, — ни одному мужчине не понравится, если над ним будут смеяться во время поцелуя.
Теперь губы герцога нежно коснулись ее уха, спускаясь все ниже, к шелковистой коже под подбородком. От каждого его прикосновения Женевьеву окатывала волна жара, пока она вся не загорелась, дрожа на ветру, как пламя свечи.
Ей уже не было смешно, и она заторопилась.
Она услышала свой сдавленный шепот: «Пожалуйста». И тут герцог начал терять самообладание. Напряжение его большого тела, с усилием сдерживаемое желание, крепче сжавшие ее руки, прикосновения, утратившие осторожность и ставшие более властными, — все это подсказало ей, чего он действительно хочет. Женевьева поняла: они подошли к опасному краю.
Прекрасно.
Герцог опустил голову, лениво провел языком до основания ее шеи и страстно поцеловал.
Женевьева издала тихий стон, она и помыслить не могла, что способна на такое. Губы герцога медленно и жарко ласкали ее грудь, там, где билось сердце.
— Прелестно, — прошептал он.
Он приподнял ее и посадил себе на колени. Она обвила руками его шею. На мгновение объятия герцога ослабли, и тут, к его ужасу, Женевьева уселась на него с широко расставленными ногами. Его руки вновь заскользили по ее бедрам, касаясь обнаженной кожи над шелковыми чулками, он притянул ее ближе.
Женевьева ощущала прикосновение его возбужденной плоти.
— Проклятие, Женевьева! — выругался он.
Она вскрикнула от удовольствия. Внезапно ее охватил страх и вместе с тем непреодолимое желание. Должно быть, она что-то сказала, но тут губы герцога слились с ее губами, словно хотели выпить ее до дна. Его руки напряженно дрожали от сдерживаемого желания, пока он пытался развязать шнуровку на ее платье.
Женевьева принялась помогать ему. Она высвободила руку и ослабила завязки. Он потянул платье и обнажил грудь…
Минуточку, они ведь собирались всего лишь целоваться. А это было нечто совсем иное.
Ее обдал холодный ветер, но герцог уже обхватил ладонями ее груди, оказавшиеся на удивление теплыми. Женевьева закрыла глаза. Наслаждение было поразительным, неожиданным, острым, и она не хотела видеть удивление в его взгляде.
Герцог поглаживал пальцами ее напряженные соски, и каждое прикосновение, словно молния, ударяло по телу. Потрясенная новыми ощущениями, Женевьева откинула назад голову, и в глубине ее сознания пронеслась мысль, что она сошла с ума.