Ловушка. Сборник рассказов
Шрифт:
– Да.
– А ты прав. Подавала. В декабре прошлого года. Восемнадцатого декабря подала, а двадцать третьего забрала обратно. Вот такие пироги. Я как раз в отпуске была. Предчувствия тебя не обманули.
Егор стоял бледный, бессмысленно глядя на Татьяну и словно боясь пошевелиться.
– Егорка, – с тревогой произнесла судья. – Ты только это… В обморок тут не падай.
– Что? – Егор наконец вышел из оцепенения.
– В обморок, говорю, не падай.
– Нет-нет. Всё нормально. Я же ожидал такого поворота.
– Вот именно, – согласилась Татьяна. – И ведь передумала же. Значит, сомневалась, взвешивала все за и против. Любила. Не устраивала сцен и истерик. Бабы, они, знаешь, любят вину перекладывать на чужую совесть. Уж поверь мне. Ведь не было же у вас разговоров об этом?
– Не было. Даже намёков никаких не было.
– Вот видишь. Щадила
– Да-да. Всё правильно ты говоришь, – кивнул Егор. – Ни к чему. А тебе спасибо большое.
– Да не на чем. Слушай, как-нибудь надо будет всех наших собрать. Ведь лет десять уже не собирались. А то и больше. А по молодости-то каждый год вечеринки закатывали. Хорошее было время.
– Молодость, – промолвил Егор. – А теперь, поди, многие уже с внуками зависают. А собраться можно. Ты телефон мой запиши на всякий случай. Если что, позвонишь.
– Давай.
***
Только на улице Егор окончательно смог придти в себя. Колкая морось стала к полудню холодной. Усилился северный ветер, так что на старых домах загромыхали оторванные жестяные ленты на скатах крыш. Он шёл, сам не понимая куда. Значит, думал Егор, трагедия назревала, а он, будто слепец, шёл по проторенной дорожке и ни о чём даже краешком ума не подозревал. Как же так? Марина, Марина… Если бы не держала всё в себе, если бы высказалась, да хоть бы наорала и упрекнула в невнимательности к своим чувствам… Может, и аварии тогда бы не случилось. Но письмо… Как же быть с письмом? Что оно значит? Если бы хоть оно пришло вовремя. Но дата… Но дату можно подделать. У даты нет стиля. Цифры и цифры. Но кому придёт в голову всем этим заниматься? Зачем? Можно было бы отправить без даты. Тогда и сомнений никаких в том, что письмо просто затерялось и опоздало, не возникло бы. А значит, внушить мне эти сомнения кому-то было необходимо. Кому? Кому? Кому? Тупик. Никаких зацепок.
Егор не заметил, как оказался у входа в кафе, где в течение месяца после смерти Марины он разделял своё горе наедине с бутылкой.
Внутри почти не было народа. Человека четыре, один из которых показался Егору знакомым. Мужчина лет сорока пяти, с аккуратной седой бородкой, в серой тёплой толстовке. Тот тоже посмотрел на Егора так, словно его узнал. Но никаких приветственных жестов с его стороны не последовало. Он только слегка прищурился и улыбнулся как-то недобро. Хотя, ничего теперь добрым Егору и не могло казаться. Ерунда. Просто похож на кого-то из старых знакомых. Может, по ювелирному делу, какой-нибудь монтировщик или модельер. Мало ли их за двенадцать лет на заводе было. Скорее, модельер, потому что ощущение, что видел его на каком-то неординарном рабочем месте. Да и бог с ним. Не помешало бы просто выпить и придумать, что делать дальше.
Егор заказал сто грамм коньяку. Залпом опустошив стопку, он снова оглянулся на странного незнакомца. Тот словно и не переставал на него смотреть, всё так же зло улыбаясь. Вот гусь. Да что ему, в конце концов, нужно? Егор было направился к столику незнакомца, но тот, будто предчувствуя это его намерение, резко встал и быстрым шагом двинулся к выходу. Уже закрывая за собой дверь, он снова взглянул на Егора. Только уже без улыбки, с явной злобой, которую трудно было бы перепутать со случайной эмоцией случайного человека. Однако. Егор вернулся к барной стойке, попросил ещё сто грамм. Но, повертев в руке рюмку, передумал пить. Вспомнил о Дашке. Она, конечно, не станет на него ругаться, но смотреть будет весь вечер с такой укоризной, что лучше бы уж накричала. Нет. Стоп. Пора взять себя в руки и перестать накручивать не по делу.
На улице продолжал сыпать холодный дождь. От кафе до дома было три километра пути. Егор решил пройти их пешком, чтобы выветрился весь выпитый алкоголь и чтобы голова встала на место.
Только войдя в свой подъезд, он почувствовал насколько же весь продрог. Тело сотрясалось от крупной дрожи, кисти рук посинели, и боль от начинающегося артрита пронизывала их до костей. По привычке он открыл почтовый ящик. Внутри лежала стопка квитанций. Егор надел очки и стал вынимать квитанции по одной, всматриваясь в строки с суммой оплаты. Последняя квитанция была сложена вдвое. Он развернул её, и оттуда выпало что-то блестящее и металлическое, звонко стукнулось о кафельную плитку лестничной площадки и откатилось к стене. Так звенеть и катиться могли только две вещи – монета или кольцо. Егор внимательно вгляделся в упавший предмет.
Кто-то явно хотел разрушить его жизнь. Но даже если предположить самый фантастический вариант – Марина жива, а похоронили другую женщину, – то всё равно ничего не стыкуется. Потому что Марина никогда не пошла бы на эти подленькие посылки, лишённые всякого смысла. Уж что-что, а человеком она была порядочным, и Егор не видел в природе вещей такой силы, которая могла бы оскотинить её до такой степени. Возможно, кольцо – подделка. Как и дата в письме Марины. Нужно только в этом наверняка убедиться. Показать в понедельник Алексеичу надпись. Свою руку он должен узнать. Так или иначе, но причину происходящего необходимо искать не в воскресшей Марине, а в каком-то тайном недруге, ненависть которого к Егору не знает предела.
Когда Егор вошёл наконец в квартиру, родные запахи и Дашкин голос ласковой волной согрели его душу. Как же хорошо быть дома, среди тех, кто тебя любит и кого любишь ты.
Однако коньячные пары всё же не успели выветриться от часовой прогулки, и Даша, чего и опасался Егор, почувствовав их, нахмурилась и до самого ужина играла в молчанку. Егор не стал ни на чём настаивать и не делал попыток оправдаться. Виновато опустив голову, он молча проследовал к себе в комнату и включил компьютер. Но осадок остался. Вкупе с новой находкой в почтовом ящике этот осадок сделался настолько горьким, что Егора даже стошнило. Хорошо, что Дашка не слышала. В её комнате громко играла музыка.
Нужно было что-то делать. Как-то искать ответы на вопросы, потому что, судя по всему, неведомый «почтальон» в покое их не оставит, пока не добьётся одному ему ведомой цели. Егор открыл «яндекс-карты». Нужно было точно вспомнить, как назывался тот город, куда ездила в командировки Марина. В вечер аварии она именно оттуда и возвращалась. Вот это место. Даже ещё тот злополучный тополь стоит не сломанный. Двигалась она с северо-востока. Так. Фёдорово. Ельма. Артюки. Железногорск. Торшаково… Торшаково! Точно же! Торшаково. И что это ему даёт? Ну, Торшаково. Дальше-то что? Спросить в конторе, где работала жена, не поручали ли ей официально туда ездить? Если да, то это не проливает ни на что света. А если нет? Значит, там кто-то у неё был. Тот, кто пытался разрушить их жизнь. И возможно, пытается до сих пор. Детектив хренов. Пустое всё это. Пустое.
***
Прямо с утра в понедельник Егор первым же делом отправился к Алексеичу. Это был маленького роста человек совершенно неопределённого возраста. Кто-то говорил, что ему уже шестьдесят, а кто-то утверждал, что в сорок пять он совсем сморщился от одинокого образа жизни. Женат не был, детей тоже не имел. Алексеич был нелюдим и неразговорчив. Работу свою он любил больше всего на свете, да и делал её на недоступном для многих уровне «бог». Равных ему на заводе не знал никто. Если бы вдруг потребовалось, то смог бы, наверное, выгравировать на подкове у блохи любой из христианских псалмов. Впрочем, и арабская вязь у него получалась не хуже. Несмотря на то, что человеком он был запойным, начальство эту слабость спускало ему с рук, поскольку замены ему не имелось, а брать себе учеников Алексеич наотрез отказался. «На эту работу, – ворчал он, – все идут бабла нарубить. А сюда из любви к искусству идти нужно, а не из жажды наживы». Сказал, как отрезал. И больше к нему с вопросами о наставничестве никто не обращался.