Лоза Шерена. Братья. Часть первая

Алмазная Анна

Мир… Мир тоже может быть где-то в этом замке. И вот уж кого Рэми встретить не хотелось, так его.

— Я ждать не буду!

Рэми вздрогнул и с ужасом понял, что безнадежно отстал, а весь отряд, помимо Армана, уже скрылся внутри замка. Сам архан стоял наверху ступенек и смотрел с холодным интересом, от которого вновь пробил ледяной озноб и задрожали неприятно колени.

Дивно это. Никого, ни Эдлая, ни Мира, не боится Рэми так, как этого человека. Ничьего уважения не хотел бы добиться, как только уважения Армана… гордого и грозного старшого городского

дозора. И каждый его презрительный взгляд почему-то колет сердце едкой болью, и хочется подойти, сказать что-то резкое, стереть эту надменность с лица.

Потому что знал откуда-то Рэми другую его улыбку: мягкую и спокойную. Знал тонкий запах жасмина, исходящий от его одежд. Знал как это стоять с ним плечо к плечу и чувствовать его безмолвную поддержку, точные советы, помогающих направить к цели учебную стрелу и мягкий смех, когда попасть все же не удавалось…

Знал, и не мог знать.

— Я повторять не привык! — еще раз сказал Арман, и Рэми взбежал по ступенькам, поймав на себе холодный взгляд дозорного. — Ты слишком беспечен, юноша. То, что ты оказал нам неоценимую услугу, не оправдывает твоей медлительности.

Рэми вновь поклонился, извинился едва слышно и вошел в распахнутые двери замка. Внутри оказалось многолюдно, жарко и душно. Вмиг взмокнув, Рэми хотел было сбросить плащ на руки подбежавшего слуги, но вновь встретил недовольный взгляд Армана.

— Ты ведь не собираешься тут оставаться надолго, друг мой?

Рэми сжался. И, будто заметив его невольный страх, Арман улыбнулся по-другому, с легкой грустью, и жестом подозвал стоявшего неподалеку слугу. Откуда эта грусть? Дивный этот Арман, право дело. Обычно арханы любят, когда их боятся. А этот, хоть и строг до ужаса, вроде, страху Рэми был не рад.

Но все равно пока Арман и слуга тихо перешептывались, Рэми не осмеливался оторвать взгляда от мозаики на полу. Руны, руны выложенными мелкими камушками, отполированными до блеска. Магия, пронизывающая замок, впитавшаяся в завешенными гобеленами стены, в тонкие, теряющиеся наверху в полумраке, колонны, в мягкий свет светильников… на улице было так ясно, а тут… склеп какой-то… сколько лжи, гадостей, притворства.

От сладковатого запаха курений закружилась голова, стало жарко, душно, теплый плащ давил на плечи, и Рэми почувствовал, что слабеет:

— Вам плохо?

Плохо? Рэми медленно поднял взгляд на говорившего и неосознанно отступил назад, похолодев от ужаса. Кто-то за спиной выругался, когда Рэми отдавил ему ногу, но сам Рэми лишь глупо стоял, сжимая до хруста ладони в кулаки. Почему-то так страшно-то? Не должно быть так страшно… Это же всего лишь виссавиец, виссавийцы никогда и никому не причиняли зла ничем… кроме своего равнодушия.

И аромат силы у него другой, чем у иных виссавийцев, более острый, жесткий. И одет этот виссавиец не в зеленное, как встречаемые ранее целители, а в темно-синее. Только у одного виссавийца видел Рэми такой же цвет одеяний — у Идэлана, жениха Аланны.

Да вот Идэлана Рэми видел только в плаще, а этот плащ скинул и остался

в просторной, до пят, синей тунике, перевязанной на талии того же цвета поясом в три пальца. Виссавиец казался несколько женственным, так как только женщины носили в Кассии такие длинные туники, только женщины могли похвастаться столь длинными, до бедер волосами, собранными в тугую, хотя и жидкую косу. А этот еще и закрывал нижнюю половину лица густой вуалью, оставив открытыми высокий лоб и большие глаза, с густыми, как у девушки ресницами.

Только выражение глаз было неженским — слишком жестоким, но и понимающим. Все они, виссавийцы, кажутся понимающими… до поры до времени, пока не окатят презрением и не скажут, что ты не достоин их помощи. Они не умели прощать чужих ошибок, но и сами были небезупречны. Рэми откуда-то точно знал, что были.

— Это мой гость, посол, — заметил мгновенно появившийся рядом Арман. — Не думаю, что ему плохо, наш друг — не девица, чтобы падать в обморок, не так ли?

— Ваш друг — не девица, вы правы, — мягко сказал посол Виссавии, приглядываясь к Рэми. И от этого взгляда стало вдруг муторно, и одновременно — противно. Будто он хотел заглянуть Рэми в душу, но не осмеливался это сделать в чужой стране и при Армане. — Но вот глаза у него черные… и волосы… как у нашей расы.

— И тем не менее, он — кассиец и рожанин, — чуть задумчиво ответил Арман. — Простите, но нам пора, и я вынужден просить нас не задерживать.

И Рэми стало легче от осознания, что Арман тоже не любит виссавийцев. Видно же, что не любит: по ледяному блеску глаз, по едва заметной морщинке на лбу, по чуть сжатым тонким губам. И вдруг вновь стало не по себе — и когда только Рэми успел Армана узнать так хорошо? Ведь видел всего пару раз. А теперь считывает его эмоции, хоть душа Армана и была, как у всех арханов, плотно закрыта щитами. И лезть под щиты не осмеливался даже Рэми со своим даром.

— Рожанин, вот оно что, — глаза виссавийца недобро блеснули, и он шагнул вперед, оказавшись вдруг совсем близко, прошептал едва слышно на ухо:

— Я вас не выдам, маг. Не бледнейте так, ради Виссавии. Замок пропитан силой Деммида, потому и стало вам не по себе. Это пройдет. Вы привыкните. А пока привыкните, я помогу…

Виссавиец на мгновение коснулся ладони Рэми, и вдруг сам побледнел так сильно, что Рэми шагнул к нему, намереваясь поддержать, но почувствовал на плече тяжелую ладонь Армана и остановился.

— Кто вы? — выдохнул виссавиец. — Ради милостивой богини, скажите мне, кто вы, мой мальчик?

Рэми не знал, что ответить. Он видел немое отчаяние виссавийца и не понимал, что его вызвало. Но что-то внутри отозвалось на чужую боль, волной поднялось к горлу, и Рэми уже почти коснулся ладони посла ответным жестом, как вновь его остановил Арман.

— Простой рожанин, — ответил он на вопрос виссавийца. — Дерзкий, но ничего более. Не понимаю, что вас в нем могло заинтересовать, но в любом случае — этот мальчик кассиец и его судьба — это наше дело, а не ваше, посол.