Лоза Шерена. Братья. Часть первая
Шрифт:
Он теребил амулет на груди и лениво смотрел, как Зир дотронулся до набедренной повязки танцовщицы, зацепил тонкую, розоватую в свете огня ткань, и потянул ее вверх, оголяя упругие бедра.
Танцовщице, наверное, понравилось. Она выгнулась, показывая острые груди, мазанула по Арману томным взглядом и облизнула полные губы.
— Твое золото меня мало заботит, — сказал Зир. — Хороша, красавица. Да вот только...
Он грубо столкнул танцовщицу с колен, да так, что та разбила колено о край стола. Задребезжали стоявшие на столе чаши, девушка чуть простонала от боли, но тотчас поднялась и присоединилась
— ...есть вещи, которые свидетелей не терпят, — продолжил Зир. — Приходишь в дом веселья один, ничего не ешь, зачем? Чтобы выпить?
— Да и сам ты один, — пьяно усмехнулся архан.
Музыка уже не манила, раздражала, девки казались темными тенями, и хотелось закричать, потребовать, чтоб убрались, оставили одного, но было лень...
— Скучно, — протянул Арман, подавая слуге чашу. — Одному пить скучно...
— А с друзьями?
— А с друзьями нельзя. Они, сволочи, сочувствуют и вопросы задают. Сегодня я не люблю вопросов. Сегодня я люблю глупые разговоры ни о чем. Понимаешь?
— Понимаю. Что же, не буду задавать... умных вопросов. Да вот только не переношу я угрюмых рож, так что не обессудь! — Зир вновь хлопнул в ладоши, и из соседней комнаты тенью выскользнул темнокожий слуга, встал на колени и поцеловал ковер у сапог клиента.
Арман лишь усмехнулся. Все же неправильно он выбрал дом веселья. Зира тут явно знают и до ужаса боятся. Правильно боятся. Темному цеху законы не писаны — если что не понравится, ножом по горлу и в реку, благо, что река эта так близко. Арман так не может, Арман все же дозорный… правильный, как говорит Зир, временами даже жаль…
— Не видишь, не по вкусу архану ваши девки, — как ножом резал словами Зир. — Ты получше что-нибудь подыщи, посвежее, да смотри, чтоб здорова была! Если Арман после что подцепит, собственноручно с тебя шкуру спущу!
«Надо же, какая забота», — усмехнулся Арман.
Слуга молча поклонился, живо вскочил на ноги и скрылся за той же дверью в глубине залы.
Вернулся не один: следом шла, а вернее, плыла по ковру завернутая в полупрозрачную ткань фигурка. Арман даже заинтересовался. На миг. Он тонул в волнах хмельной горечи, а остальной мир растворялся в темноте… мешал. Упало под властной рукой слуги покрывало, высвободило тугие рыжие пряди. Вслед за покрывалом волной лег на алый ковер плащ, а под плащом оказалась расшитая серебром темная туника до середины бедер, что скорее открывала, чем скрывала слегка округлую фигурку и точеные, длинные ноги.
Легкий толчок в спину, и девка пошатнулась, упав Арману на колени.
— Новенькая, — завистливо заметил глава. — Везет тебе, брат, ластится к дозору хозяин... буду знать.
Красива, податлива, как глина под пальцами. И в другой день Арман бы взял ее в свое ложе, но не сегодня. Сегодня мешал ошейник рабыни на стройной шее, сегодня все мешало... день траура. И вспомнив, зачем сюда пришел, Арман хотел вскочить на ноги, да не сумел — хмель оказался сильнее.
— Не приказывай, Зир! — зашипел Арман. — Не смей говорить, что мне делать! Не нужна мне твоя девка! — сказал и толкнул рабыню так сильно, что та покатилась по полу, и ее туника задралась, открывая тугие ягодицы.
— К чему красавицу обижаешь? — невозмутимо усмехнулся
— Не люблю рабынь, — мгновенно успокоился Арман, возвращаясь к своей чаше.
— Любишь развратниц. Но одно другому не мешает, да и красив ты, бабам приятен. Не обижай девочку. Ты с ней не пойдешь, пойдет другой. Может, менее приятный.
— А ты мне не указывай!
— Ай-яй-яй, какие мы строгие! Опять гневаться изволишь? А ты, красавица, не лежи как бревно. Поднимайся! Покажи архану, что умеешь, авось он и передумает.
Рабыня послушалась. Медленно, танцующе встала с пола, разгладила ладонями тунику и присела на пятки рядом с разгоряченным от вина Арманом.
— Не хотите поцелуев, — тихо прошептала она, все так же не поднимая глаз, — так дайте я погадаю.
— Смотри-ка, а рабыня-то еще и богами одарена! — усмехнулся Зир, наклоняясь через стол и пропуская между пальцами рыжие пряди. — А, знаешь, Арман, я передумал. Ты ее не хочешь, так я возьму. Она у меня от страсти взвоет, а потом и погадаем...
— Не спеши, — поймал его запястье Арман. — Не забывай, что рабыня моя. И я с ней еще не закончил.
— О как заговорил, — опасно сузил глаза Зир, и Арман уже думал, что глава все же разгневается, но Зир лишь рассмеялся и добавил: — Пусть и так. Посмотрим, что девка умеет...
Рабыня вздрогнула, покраснела под пристальным взглядом Армана и дрожащими руками протянула ему серебряную чашу.
Арман улыбнулся. Забрал чашу, на этот раз сам наполнил ее вином, отпил глоток и подал рабыне. И та вдруг повернула чашу в ладонях, мягким поцелуем коснулась губами ободка в том месте, где только что касались губы архана, и глянула так испуганно, что Арман дал себе слово — Зиру девчонку не отдаст. Выкупит и отдаст приказчику, пусть в доме служанкой пристроит. Все лучше, чем бессловесной рабыней.
А пока пусть погадает и проваливает. В ее предсказания Арман не верил. Ясновидение — это дар магов, например, телохранительницы повелителя, Ниши, а рабы магами не бывают.
Девушка вдруг затихла, взгляд ее затуманился, утратив ясность, и она начала покачиваться из стороны в сторону, медленно, плавно, словно продираясь через густой туман. Все же красивые у нее волосы. Будто огонь бегут по плечам, путаются в складках туники. И глаза… как пронзенная солнцем зелень. Никогда еще Арман не видел таких глаз… прав Зир, хороша девка. Дорого обойдется.
— Дай руку, архан, — тихо сказала рабыня.
Дай? Да эта рабыня совсем с ума сошла, если архану тыкает… Наглая! Гнев выветрил часть хмеля, и Арман, решив поиграть по правилам рабыни, протянул ей унизанную перстнями ладонь.
— Найдешь своего врага… — начала говорить она, странно говорить, растягивая слова. — Но убьешь его не ты, а твой брат.
— Нет у меня брата… — прорычал Арман. Зир сразу же напрягся, служитель упал на колени, уткнувшись лбом в подушки, а дерзкая рабыня, казалась, ничего и не заметила — все так же вглядывалась в стенки чаши, все так же рассматривала в ней что-то, чего рассмотреть не могла. Будто издевалась.