Ложь во спасение
Шрифт:
– Что ты там бормочешь? – все так же громко прокричал Женька, в три прыжка одолел пространство, их разделяющее, и через пару секунд его смеющиеся зеленые глаза были уже совсем рядом, а кудрявая черноволосая голова упиралась в спицы раздувшего от ветра зонтичного купола.
Под одним зонтом вдвоем сразу стало как-то тесно и чуть-чуть страшновато.
Ей всегда становилось немного страшно в его присутствии. Особенно когда волей случая это присутствие оказывалось таким близким. Она боялась не его, конечно,
– Я… я спросила, что такое с моей… походкой, – пискнула она тоненьким голоском.
– А что с твоей походкой? – Он уже не помнил. Озадаченно свел на переносице густые брови, изо всех сил делая вид, что серьезен.
Но все-таки не сдержался и щелкнул ее по носу.
Лена стояла, вся неживая, будто вылепленная из снега, а в глубине этой снежной пещеры полыхал, обжигая, крошечный живой костер, в который превратилось неощутимое еще минуту назад сердце.
– Ленка. – Он улыбнулся. – Ленка Лисичкина. Сколько же мы с тобой не виделись?
Они не виделись ровно два года, пять месяцев и одиннадцать дней. Но надо было быть дурой, чтобы решиться сообщить ему такие подробности.
– Долго, – пробормотала она в ответ.
– Года три, – подтвердил он, по-прежнему улыбаясь. – А ты все такая же. Только волосы покрасила. Зачем?
– Пытаюсь… пытаюсь стать блондинкой, – усмехнулась Лена.
Он сразу понял, что она имеет в виду. Так было всегда – они понимали друг друга с полуслова, и надо было быть дважды дурой, чтобы влюбиться без памяти в человека, который в принципе мог бы стать тебе настоящим, хорошим другом.
– Не пытайся, все равно не получится! – Он рассмеялся, откровенно и с интересом изучая ее волосы в мелких каплях дождя. – Блондинкой надо родиться, и никакая краска здесь не поможет! А вообще, знаешь, тебе идет.
– Много ты понимаешь в блондинках, – усмехнулась она, пытаясь выглядеть ироничной. Но получилось как-то жалобно и со знаком вопроса в конце: «Ты много понимаешь в блондинках? Или все-таки не много?»
Всего лишь семь лет ей удалось прожить на свете без этой дурацкой любви.
– Много! – Он хохотнул, расслышав-таки ее вопрос. – И в блондинках, и в рыжих, и в русоволосых… А также, особенно, в брюнетках…
Он не хвастался, просто дурачился и наверняка понятия не имел, что ей захочется от этих слов заплакать.
– Почему в брюнетках – особенно?
– Потому что… Да ладно, потом объясню! – Он махнул рукой. – Ты лучше про себя расскажи! Как ты-то?
«Последние двадцать три года – без изменений. Диагноз тот же,
– Нормально, – коротко произнесла она вслух окончание мысленной тирады.
– «Нормально»! – Он передразнил ее, наморщив нос и очень похоже копируя ее интонации. – Нет, Лисичкина, это не ответ! Мы с тобой не виделись почти три года, а теперь вот увиделись, и ты мне говоришь – «нормально»! И это все, что ты можешь сказать?
– Это далеко не все, что я могу тебе сказать, – ответила Лена и, осмелев, добавила: – Кстати, могли бы видеться чаще, чем раз почти в три года. Я тебе, между прочим, в прошлый раз свой телефон оставляла…
– Ну, не дуйся, – примирительно сказал он и снова щелкнул ее по носу. – Кажется, я его потерял.
Убить его хотелось за эти щелчки. В самом деле, пора понять, что ей уже не семь лет. Не десять и даже не пятнадцать. Что она давно уже серьезная взрослая женщина с серьезной взрослой профессией.
– Я не дуюсь, – ответила она, отворачиваясь.
– Слушай, а что это мы с тобой, как два дурака, стоим под дождем, когда можно пойти в машину и спокойно там разговаривать? Ты не знаешь, случайно?
– Мы не под дождем стоим, а под зонтом, – поправила Лена.
– Это чудовище ты называешь зонтом? – поинтересовался Женька, насмешливо глянув на купол, который за время их разговора, оказывается, успел уже вывернуться наружу двумя спицами.
– Зонт как зонт, – ответила Лена, почему-то обидевшись. Несмотря на то, что сама этот зонт жутко не любила.
– Ладно, не переживай, я тебе новый подарю! На день рождения! Хотя нет, постой… У тебя ведь день рождения, кажется, недавно прошел…
– Потрясающая у тебя память, Шевцов. Не зря в школе учителя хвалили.
– Ох, не зря! – Он, кажется, и не заметил ее язвительного тона. – Не голова – компьютер! Так мы идем в машину? Или так и будем здесь торчать под этим твоим, с позволения сказать, зонтом?
Ей совершенно не хотелось идти к нему в машину. Хотелось обидеться на него – за то, что щелкал ее по носу, что называл ее зонт чудищем, что потерял номер ее телефона и забыл, когда у нее день рождения. Обидеться и послать его подальше.
А больше всего на свете хотелось его разлюбить.
– Пойдем! – Он потянул ее за руку, и она пошла, не сопротивляясь, как послушная марионетка, которая только для того и создана, чтобы ее дергали за веревочки.
В машине было тепло и сухо. Тихонько работал приемник, настроенный на какую-то классическую радиостанцию, беззвучно бегали по лобовому стеклу дворники, а внутри, под сиденьем, был спрятан какой-то хитрый прибор, который делал это сиденье ужасно теплым.
Лена совсем не разбиралась в машинах и не знала, что это за прибор.