Ложь во спасение
Шрифт:
– Да, по три таблетки лупанули…
– Это ты «лупанул», Женя. А она скорее всего их выплюнула сразу же. Ей нужно было ночью незаметно чистый костюм на испачканный заменить. Именно это она и сделала, пока ты спал. А чистый она просто положила в пакет и выбросила по дороге на работу в ближайший мусорный контейнер…
– …не подумав, что отдельная категория граждан не побрезгует его из этого контейнера вытащить, выстирать и загнать по дешевке на опохмел. А в качестве покупателя именно меня выбрать.
Да, об этом она не подумала. Но своего добилась… Дальше с таблетками. Заранее она знать
– Хорошо, что я только один раз их выпил. Второго такого раза я бы просто не выдержал, точно пошел бы в психушку сдаваться или из окна еще тогда бы уже сиганул. Знаешь, Лен, я ведь самого себя в ту ночь видел! Только в образе этого самого Пабло… Гавальды, будь он неладен. Сам с собой вино распивал, беседы вел. И именно после этой ночи я и решил, что убил Слизня. Я понял, что на самом деле сошел с ума. Костюм в кровавых пятнах, часы эти в моем портфеле, ночные отлучки, о которых я совершенно не помню… А тут еще такие крутые глюки…
– Никаких ночных отлучек не было, Жень. Я уверена. Это она специально тебе сказала, чтоб масла в огонь подлить. И часы Слизня в твой портфель она положила. Наверное, в ту ночь, когда вы труп переносили, она незаметно ключи от его квартиры у себя оставила. Спустилась, сняла часы и подложила их в твой портфель.
– Да, все рассчитала… – вздохнул Евгений. И снова удивился тому, что, кроме жалости, ничего к этой запутавшейся в жизни девчонке не испытывает. – Где же она достала этот… как его, тарин?
– Тарен, – поправила Лена. – Его, как и любое другое вещество, обладающее наркотическим воздействием, достать сложно, но можно. Ты ведь знаешь, был бы покупатель – продавец найдется. А знаешь, ведь если бы не этот тарен… Он, можно сказать, спас тебя! Если бы я случайно его не обнаружила в твоей куртке – вряд ли помчалась бы к тебе через весь город. Сидела бы и ждала, когда ты придешь. А ты бы, может быть… и не пришел уже никогда. Вообще это счастье, что ты куртку у меня оставил. В ней и ключи от твоей квартиры были, и паспорт с адресом… Я ведь твоего нового адреса не знала…
– Да, куртка спасительной оказалась, – согласился Евгений. – Что ж, кажется, все мы с тобой по полочкам разложили. Только одного никогда не узнаем, наверное. Кто жебыл ее сообщником? Кто непосредственно привел Слизня вмою квартиру и ударил топором по голове? Может быть, кто-то из соседей?
Лена в ответ на его предположение промолчала. Поднялась с кресла, зачем-то прошлась по комнате, задержавшись на минуту у окна, потом обернулась и спокойно сказала:
– А никто, Жень. Не было у нее никакого сообщника. Она все сама сделала, своими руками. Я… я вот только сейчас это поняла. Это же очень просто.
– Что просто, Лен? В тот момент, когда убивали Слизня, она ехала с работы в маршрутном такси. Я сам ее встретил на остановке.
– А ты помнишь, сколько времени ты ее ждал на этой
– Ну, минут двадцать… Может быть, чуть больше. Я точно не помню.
– Так вот за эти двадцать минут она все и успела. Понимаешь, когда она тебе позвонила и сказала, что собирается ехать домой на маршрутном такси, на самом деле она уже стояла в подъезде! Нужно было только, притаившись, дождаться, когда ты выйдешь из дома. Затем зайти к Слизню и под каким-то предлогом привести его в квартиру. На все это у нее ушло минут пять, не больше. А потом она дворами прошла пару кварталов, села в маршрутку, проехала одну остановку и вышла… Вы встретились и пошли домой.
– Ленка. – Евгений смотрел на нее во все глаза. – Ленка, как это ты… Как ты об этом догадалась?!
– Просто, понимаешь… у нее не могло быть сообщника. В принципе не могло быть. Она мстила тебе за смерть сестры, она была одержима, и это было делом ее жизни. Ее и только ее, понимаешь? Она ни за что в жизни не доверила бы никому даже самый пустяковый эпизод, она не могла и не хотела ни с кем делиться…
– Откуда ты знаешь?
– Я все-таки врач, – сказала она снисходительно. – Кое в чем по своей части разбираюсь. Не зря в институте училась и в «своем дурдоме», как ты выражаешься, столько лет работала.
– Не зря, – согласился Евгений.
В комнате воцарилось молчание. Лежа пластом на кровати, Евгений на какое-то время забыл про Ленку. Он думал о ней, о той, другой, что вошла в его жизнь и едва не уничтожила ее. О той, что мстила ему за несуществующую обиду. О той, которая задыхалась от тоски и боли, которая после потери близкого человека не смогла уже найти иного смысла в своей жизни, кроме мести. Месть была тем, ради чего она жила. А теперь уже и этого у нее не осталось.
– Как ты думаешь, – спросила вдруг Лена, словно прочитав его мысли, – что с ней будет дальше?
– Не знаю. Честно не знаю, Лен. Даже предположить не могу. У нее ведь там, в Москве, остался отец. Может быть, она вернется к нему.
– Хотелось бы на это надеяться. Знаешь, чисто по-человечески мне ее жалко. Тебе это странным, наверное, покажется…
– Ничего не покажется. Мне ее тоже жалко.
Они снова замолчали. Лена, медленно отойдя от окна, присела на краешек кровати, накрыв ладонью Женькино запястье. Свободной рукой он долго перебирал и гладил ее пальцы, снова думая о том, что не заслужил этого счастья – быть сейчас рядом с ней, прикасаться к ней, вдыхать ее запах и знать, что это теперь – навсегда.
– Я тебя люблю, – пробормотал он, накрыв губы еерукой. Поцеловал в ладонь, медленно перецеловал каждыйпалец и двинулся дальше – к изгибу локтя, где едва заметнопульсировала тонкая голубая жилка. – Я тебя люблю, Ленка. И ты прости меня за то, что я был дурак. Такой непроходимый, самый дурацкий на свете дурак. Все искал большую любовь где-то, не понимая, не замечая, что она рядом. Так близко…
Она наклонилась и быстро поцеловала его в краешек губ, засмеялась тихонько и прошептала:
– Дурацкий ты мой дурак… Самый на свете дурацкий…