Ложь во спасение
Шрифт:
— Ну уж и извести… Филипп, мой брат… — усомнилась настоятельница. — А то, что волю дает рукам, так это дело обычное и с кем не бывает?.. — прибавила она не без тайного злорадства и припомнила, как ее собственный родитель поднимал свою весьма тяжелую руку на ее матушку и как супруги прожили бок о бок, слава Богу, тридцать лет без малого. И это притом, что батюшка был человек гневливый и несдержанный.
— О нет! Он весьма решителен! — настойчиво продолжала Сусанна. — И Нелли всерьез опасается за собственную жизнь! И я не могу не сочувствовать ей, ибо хотя она и обманула мои упования, но все же она мне падчерица! Можно сказать, почти родная дочь!..
— Но чем же я могу помочь? — изумилась мать Ефимия.
— Все очень просто. Нелли просит убежища здесь, у вас, матушка.
— Вот как? — усмехнулась та. — Возможно ли сие?
— Ах, и она, и я просим вас о милости! Разве могут святые стены отказать в приюте нуждающимся?
«Еще как могут», — подумала мать Ефимия, а вслух сказала:
— Но верно ли, что для того есть такой важный повод? Верны ли ваши опасения?
— Более чем! — уверила настоятельницу Сусанна. — У нас есть и доказательства того, что Филипп Илларионович вознамерился сгубить супругу!
— Какие же доказательства?
— Яд! — зловещим шепотом сказала Сусанна.
— Яд? — Такого мать Ефимия не ждала. — Но… Но как сие определилось?..
— Нелли стала дурно себя чувствовать и призвала лекаря. Тот, немало недоумевая, заметил, что все сие похоже на то, как если бы кто-то тайно давал ей яд с намерением через несколько дней уморить ее. Пока еще все можно обернуть назад и спасти жизнь бедняжки Нелли, но ежели тянуть, то… В несколько дней ее не станет! И в том будем виноваты мы!
— Отчего же вы не призовете на помощь закон? Или хотя бы не поместите ее в своем доме? — резонно спросила настоятельница.
— Закон? Но, помилуйте, сделать сие достоянием света! Какой позор! В моем же доме Филипп Илларионович с легкостью найдет свою жену и доведет дело ее погибели до конца! Здесь же он не осмелится этого сделать, да он и не догадается ее здесь искать!
— Что же, коли дело так серьезно, то… Я, пожалуй, приму здесь Елену. Когда она думает здесь появиться?
— Как можно скорее! Быть может, завтра или третьего дня, но не позже.
— Быть по сему. — Монахиня поднялась. — Привозите ее сюда.
— Но, матушка, никто не должен знать о том, что Нелли будет здесь, ни одна живая душа! И тем более о том не должен знать Кирилл Илларионович! И сестра Устиния…
— Конечно, я понимаю это… Все же странно, — задумчиво прибавила мать Ефимия. — Мой брат Филипп решился извести жену. Я плохо знаю его, но то, что мне известно, мало имеет согласия с таким хладнокровно задуманным злодейством.
После их ссоры он надышаться на нее не мог, наглядеться не мог! Не знал, как угодить теперь Нелли. Ей даже боязно было: как все хорошо, не кончилось бы скоро! Нелли, растревоженная Филипповым вниманием, вся трепетала от опасений. Как никогда, было все ладно меж ними. Ежели бы только не повседневные дела, кои отложить Филиппу было невозможно, то он бы все свободное время проводил подле жены. Казалось, он вовсе забыл все свои подозрения, всю свою былую ревность и злость. Но Нелли, пожалуй, была рада тому, что Филипп отвлекался на хозяйственные заботы. Это все как-то делало его прежним, спокойным, как до их размолвки.
В тот день она даже настояла на том, чтобы Филипп отправился по делам. Он уезжать решительно не хотел, но Нелли заявила, что так он развеется и отвлечется и приедет домой спокойным и радостным, а сие тут же сделает и ее счастливой. Вняв уговорам жены, Филипп с легким сердцем оставил ее одну.
Нелли, пройдясь туда-сюда по гостиной, наконец угомонилась и уселась с рукоделием под окном в небольшой соседней комнатке. Комната сия была ее любимой. Обитая штофными обоями нежно-зеленого цвета, украшенная всевозможными цветами, она являла собой маленький садик, который, как предвкушала Нелли, будет так мил и дружелюбен зимой. У окна там стоял удобный стул, столик для рукоделья, и Нелли с удовольствием сиживала у него за вышиванием или прочим занятием.
Теперь, попеременно глядя то на свою работу, то в окно, она радовалась ласковой золотолистой осени, светлому прозрачному небу, легким редким облачкам и тихому ветру, так нежно срывавшим с дерев листья.
Нелли не заметила, как в комнату вошла служанка.
— Елена Алексеевна, к вам гостья.
— Кто? — улыбнулась Нелли, вовсе никого не ждавшая.
— Госпожа Горлинская Сусанна Петровна.
— Вот как? — нахмурилась молодая женщина. — Что же, пусти ее…
Сусанна не медля показалась в дверях и Нелли почувствовала, что настроение ее испортилось.
— Дорогая Елена! — воскликнула та. — Я счастлива тебя видеть в добром здравии, милочка!
— Благодарю вас, Сусанна Петровна. Рада, что и вы, видимо, в добром расположении.
— Ах, это верно. — Сусанна присела в кресло.
— Но здесь нам будет неудобно, — сказала вдруг Нелли, решив, что не хочет, чтобы мачеха сидела в этой милой комнатке. — Пройдемте в гостиную, — предложила она.
— Благодарю, — кокетливо улыбнулась Сусанна.
Ей эта зеленая комната совсем не нравилась. Слишком маленькая, не по ней такая.
Они перешли в гостиную, и Нелли велела подать чай.
«Прелестно, мне даже и заботиться ни о чем не придется, — подумала Сусанна. — Все как специально для меня приуготовлено!»
— Ну, душа моя, расскажи же мне, какие у тебя новости? — спросила мачеха.
— Все в порядке, да и новостей никаких особенных нет, — почему-то сообщать мачехе о ребенке Нелли вовсе не хотелось.
— Как супруг, как Филипп Илларионович? Все ли у вас ладно?
— Все, — удивленно ответила Нелли. — А отчего такой вопрос? Вы что-нибудь слыхали?
— Нет, вовсе нет. Я просто так спрашиваю. Мне лишь показалось, что ты будто бледна, и я было подумала не случилось ли чего?..
— Нет, вовсе ничего не случилось, — ответила Нелли. — Даже напротив, все как и обычно.
— Что же, это самое лучшее, что может быть, — заметила Сусанна. — Ведь у супругов всякое бывает. Главное — это мир да любовь. Когда сие есть, то иное все безразлично.
— Вы это по собственному опыту говорите? — спросила Нелли.
— Ну разумеется! Разве ты не помнишь, какие дивные отношения были у меня с твоим батюшкой?