Ложь. Записки кулака
Шрифт:
— Я бы хотел — начал самый молодой охранник Лёшка, — хоть раз наесться щей со сметаной.
— А я бы поел плов из барашка, — выдал Абас.
— А мне всё равно, было бы побольше, — сказал Фрол.
— Ну, а как начальство? — спросил Хохол.
— Им безразлично, что подадут — отозвался Лешка, — начальник лагеря кушает мало, доктор питается только спиртом, а Владимир Степанович подметёт всё, что дадут.
— Тогда, ребята, за дело. Нужно принести воды, нарубить дров и затопить печь.
Охранники, словно по команде, встали и вышли из конторы. Оттого, как говорил Хохол с охраной, Дарья поняла, что не так страшен чёрт, как его малюют. Постепенно она оттаяла, успокоилась и уже с любопытством рассматривала убогую обстановку конторы.
—
Они зашли в небольшое помещение кухни и осмотрелись. Плита была ободрана, облита какой-то дрянью, кастрюли были закопчёны и выглядели неприятно.
— К твоей еде придираться никто не будет, но чистота и порядок начальнику должен понравиться. Поэтому тебе придется сделать капитальную уборку. Нужно вымыть полы, на обеденный стол постелить чистую простынь, вычистить песком посуду, да не мешало бы побелить плиту. А теперь пойдем на склад и посмотрим, что там есть из продуктов.
На складе был такой же хаос, как и в конторе. В одну кучу были свалены мешки, ящики, банки, ведра, грязное белье и разный хлам. Убрав из-под ног разбросанные вещи, они стали разбирать продукты. То, что Дарья увидела, её поразило наповал. Тут были всевозможные крупы, макаронные изделия, мука, топленое и подсолнечное масло, сало, консервы. Иван Иванович отрезал кусок копчёной колбасы и хлеба, и приложив палец к губам, подал Дарье. Потом отрезал то же самое, положил себе в карман и сказал, чтобы Дарья отварила начальству рис, заправила его топлёным маслом и прожаренным луком с кусочками колбасы.
— Да, — сказал он напоследок, — не забудь про чай и заварку!
Он ушел, обещав заглянуть вечером. Но ни вечером, ни на другой день он так и не нашел времени заглянуть к Дарье. Придя в барак, он узнал, что умер старый священник. Умер он, как и жил, тихо и незаметно. Даже скудный паек, который выдавался ссыльным, батюшке и матушке, как неработающим, не полагался. Жалея их, люди, по мере возможности, подкармливали стариков, хотя голодали сами. Покойник лежал на столе в чистом белье, со сложенными на груди руками, в которых тлел неизвестно откуда взявшийся восковой огарок свечи. Длинные седые волосы и борода были тщательно причесаны. Лицо не изменилось, было строгим и одухотворенным. Когда Иван Иванович зашел в барак, он увидел множество людей. Казалось, что здесь собрался весь лагерь, а люди все приходили и приходили, крестились и кланялись. Возле покойного стояла матушка, она не плакала, а только беззвучно шептала и казалось, что она не замечает своих прихожан, столпившихся вокруг стола. Слышался приглушенный плач баб. Чульниха вздрогнула, перекрестилась и сказала:
— Господи! Мы — то люди грешные, а за что, за какие грехи ты наказал этого святого человека?
Эти слова как гром поразили Ваню Пономарёва. Он вырос в семье, где к религии относились равнодушно. Правда, в красном углу висело несколько икон, по праздникам зажигали лампадку, но, садясь за стол, никто не крестил лба, детей не учил молитвам и никогда в семье не соблюдали постов. От своих товарищей и взрослых Ваня слышал, что священники люди святые и после смерти они воскресают, и господь их забирает на небо. Вот почему Ваня с нетерпением ждал воскрешения батюшки и боялся пропустить этот важный момент. Но, услышав от Чульнихи, что священник тоже грешник, а значит, не воскреснет и ждать больше нечего, дернул Чульниху за юбку и спросил:
— Значит, наш батюшка не воскреснет, если на него обиделся сам бог? Он что, грешник?
— Не знаю, деточка, грешник или нет, но то, что он страдалец за наши грехи знаю хорошо. За свою долгую жизнь много я видела смертей, но никто ещё не встал, не воскрес. Будь то священник или грешник, никто из них не вернулся с того света! Разочарованный словами Чульнихи, Ваня глубоко вздохнул и тихо вышел из барака. И тут же к Чульнихе подошел Иван Иванович и сказал, что хорошо бы похоронить священника в гробу, а не завернутого в тряпье, как хоронили всех остальных, умерших
Наутро, впервые в августе, на землю легли заморозки. С восхода солнца земля оттаяла, и Иван Иванович пригласил Яшку Пономарева с женой копать картофель. К удивлению картофель выдался довольно урожайным, хотя сажали его не целыми клубнями, а картофельной кожурой с глазками. Рядом с ними убирали урожай Никита, Симон, Дымковы и еще несколько семей, сообразивших не съесть, а припасти очистки и посадить картофель. К вечеру урожай был собран и перенесен в барак. Иван Иванович высыпал в мешок два ведра картофеля, заставил братьев выделить по одному ведру и по пригоршне муки из последнего привоза продуктов. Никита с Симоном всё отнесли матушке, оставшейся после смерти отца Василия совершенно без всяких средств к существованию.
С каждым днем заморозки становились все сильнее и крепче. С заморозками пропала мошка и комары. Люди с облегчением вздохнули, но холода принесли с собой и другую заботу. Люди были плохо одеты, а обувь у многих совершенно развалилась. Иван Иванович собрал стариков и сказал им, что они освобождаются от заготовки леса, и отныне будут плести лапти, на изготовление которых из очередной поездки, привезли целую телегу лыка в мотушках. Лаптей требовалось много, так как нужно не только обувать людей, но и делать запас из лаптей, ибо они будут быстро изнашиваться на работе. В конце августа выпал первый снег, а в начале сентября разрядилась метель. Метель бушевала целую неделю, не давая людям выглянуть на улицу. О работе не могло быть и речи. В бараке стояла одурманивающая духота, смешанная со спертым воздухом.
И все же людям нужно было выходить из барака. Дымковым нужно было ходить к лошадям, кое-кому во второй барак, в котором отвели место больным, топить печи, кормить лежачих, поить и умывать их. Дарья ходила каждый день в контору, для уборки и приготовления еды. Она постепенно привыкла к своей работе, освоилась, и ей стало даже нравиться. Охранники и начальники, по её словам, относились к ней хорошо и даже сажали иногда за свой стол. При встрече Дарья докладывала Ивану Ивановичу, что сделала и что ещё хочет сделать. Говорила, что сменила постель, выстирала бельё с мужиков. Охранники хорошо помогают по хозяйству, в конторе тепло и чисто, а главное сама сыта и подкармливает детей.
Зачастили метели. Каждый день мужики откапывали двери от снега, проделывая в сугробе глубокий коридор. Барак занесло снегом до самой пелены, и о поездке в Котлас нечего было и думать. С приходом зимы и морозов болезни пошли на убыль, но истощенные болезнями и голодом люди продолжали умирать. Не проходило и дня, чтобы не появилось покойника. При таких суровых морозах нечего было и думать о могилах. Пришлось трупы закапывать в снег, отложив похороны до весны. А ночью к бараку собирались стаи волков, вырывали покойников и устраивали пиршество. Наутро мужики собирали кости и отдельные части человеческих тел. А между тем ночи становились длиннее и длиннее, казалось, что им не будет конца. Эта угнетающая темнота так надоела всем, что люди не знали, куда себя деть. Правда, мужики ухитрились изготовить несколько светильников из консервных банок, подобранных возле конторы и заправить их рыбьим жиром. Потом Иван Иванович принес из конторы две бутылки керосину, налил его в светильники. Редкие хилые огоньки светильников коптили, отбрасывая на стены и потолок причудливые тени. Мужики собирались возле горящих печей, открывали дверцы, курили и вели неторопливые разговоры, вспоминая родные места. Кляли местную власть, уполномоченных, приезжавших для организации колхозов. Кляли коменданта лагеря, обвиняя его во всех смертных грехах, во всех своих несчастьях. Но никто, ни разу не обвинил правительство страны, Сталина, да они и не знали больше никого из тех, кто стоит во главе государства.