Ложь

Филдс В.

Мой плач постепенно успокоился. Я перевернулась на спину.

Дома было холодно – все мое тело покрылось мурашками, руки, грудь, ноги. Холод забирался под мою пижаму, и я хотела чувствовать его. Может быть, он заморозит мои чувства? Я хотела бы этого.

Забыть…

Слезы снова заполнили глаза.

Чувствовал ли Том страх от того, что решился на это?

Нет, думаю, он был счастлив. Он наконец-то добился своей свободы, ведь это то, чего он хотел. Жаль только, что он не знал, что свобода уже наступила, когда его отец оказался за решеткой. Возможно, это спасло бы его жизнь.

Если бы я смогла повернуть время вспять, я бы попыталась исправить ситуацию. Я уверена, что нашла бы способ помочь Тому Гордону, потому что, все, что ему было нужно это поддержка и понимание. Теперь он мертв. И он так и не узнал, что я не винила его в случившимся.

Думаю, да, Кэри Хейл был прав. Есть кое-что хуже смерти. Хуже смерти - такая жизнь, которая досталась моему лучшему бывшему другу.

Время на часах показывало уже два часа дня, а я по-прежнему не двигалась.

Я глядела в потолок. Я чувствовала себя странно. Я чувствовала сильное желание заплакать, и в то же время я чувствовала спокойствие.

Я сглотнула, продолжая прокручивать в голове тот день. Почему я пошла туда?

«-Я пришла, чтобы помочь Эшли. Я надеялась, что если я поговорю с ней, то она придет в себя.

– Ты пыталась помочь только себе».

Желание заплакать было таким сильным, что я еле сдерживала слезы. Мои глаза раскалились.

Я встала и подошла к шкафу.

Перед глазами все расплывалось, но я нашла то, что искала: в коробке – альбом со школьными фотографиями. Вот он, альбом, за пятый класс. Том на фотографии почти не отличался от своей взрослой копии. Такой же мальчик, с взглядом, в котором невероятная грусть. Я думала, это от того, что его мама умерла.

Я думала: наверное, Тому плохо. Тогда я и Дженни подружились с ним, и во все переделки мы влипали вместе. Тогда нас и наказала наша учительница, оставив работать в чулане – разбирать старые коробки с книгами.

Том был моим вторым лучшим другом.

А потом он изменился.

Я достала фотографию, где мы были все вместе – я, Дженни и Том. Он был ниже нас на голову, и выглядел слабаком – все мальчики издевались над ним, и мы с Дженни все время его защищали. Я заулыбалась вспомнив, как мы с Джен полезли в драку, с мальчиками старшего возраста.

По моим губам скатились слезы.

Я была плохой подругой для него. Я должна была понять, что с ним что-то не так. Но я так ничего не поняла.

Я прикрепила фотографию над столом на видное место.

Я, Том Гордон, и Дженни.

Том, переживший столько горя за свою короткую жизнь. Он был тогда. Но теперь его нет. И нет никого, кто помнил бы его таким, каким его помню я – забавным парнем, у которого была аллергия на молоко. Никто не узнает, что он не был наркоманом и алкоголиком. Никто никогда не узнает, что Том был хорошим парнем.

Он просто был.

И теперь его нет.

***

В три часа дня, дверь в мою комнату внезапно открылась, без стука. Я испуганно вздрогнула. Мама бы так не поступила, а папа тем более. В дверном проеме стояла Дженни. Она выглядела злой и решимой одновременно:

– Вставай.

Я молча смотрела на нее. Она в мою реальность совершенно не вписывалась. Здесь должна быть только я, наедине со своими мыслями, и никто больше.

– Я не хочу, Джен, – удалось мне сказать. – Пожалуйста, не обижайся.

– Я не обижаюсь. – Дженни, как разъяренный бык, направилась ко мне, но прошла мимо. Она достала из шкафа первые попавшиеся джинсы, и оказалась рядом со мной. Схватив за ногу, она стала натягивать на меня одну штанину, затем другую. Я забарахталась:

– Что ты делаешь?

– Ты не видишь? – в тон мне заорала девушка. – Я одеваю тебя!

– Дженни, ты не понимаешь… – из моих глаз брызнули слезы. – Уходи. Я просто хочу остаться дома. Я не хочу никуда идти.

– ТЫ ПОЙДЕШЬ! – заорала она, вцепляясь мне в ногу длинным ногтем. Она шумно вздохнула, успокаиваясь. – Пойдешь, и все тут!

Мои губы дрожали, но я сделала так, как она хотела. Я натянула штаны, затем нацепила кофту, которую она мне дала. Мои руки совершенно не слушались меня, они словно забыли о своих функциях. Дженни помогла мне, пока я, словно овощ, сидела на стуле. Она нацепила мне на ноги носки, и ботинки. Потом, когда я встала, одела пуховик.

– Идем, Скай, – она взяла меня за руку, и повела вон из комнаты.

– Куда мы идем, Джен? – спросила я, сумев выговорить эти слова, которые причиняли боль. Любые слова причиняли боль. Губы не слушались.

– Скоро узнаешь, - тихо ответила она.

Мы вместе вышли из дома.

На улице был сильный ветер, который сразу же ударил в лицо. Меня словно обожгло огнем, я зажмурилась. Когда я села в машину отца Дженни, она пристегнула меня, и завела двигатель.

Ничего не произнося, мы поехали по улице.

– Я должна позвонить маме, – выдавила я.

– Я уже звонила ей, – безэмоционально сказала подруга. Я никак не отреагировала на это. Понятно, что они говорили обо мне.

Мы проехали по мокрой дороге, в конец улицы, мимо белоснежных домов.

– Куда мы едем? – повторила я, внезапно ощутив легкое беспокойство. Дженни посмотрела на меня, странным взглядом, но ничего не произнесла. Я долго еще размышляла над ее взглядом. Ее глаза никогда не были такими как сейчас – без капли юмора. Дженни всегда была веселой, жизнерадостной – мы обе.

На нее тоже повлияло все это.

Я снова эгоистка.

Снова думала лишь о себе.

Я прислонилась к стеклу, стараясь восстановить дыхание. Слезы сдавили горло.

Мимо нас проносились дома, другие машины, люди в дождевиках. Я видела, как ветер бросает из стороны в сторону белье, висящее во двориках домов, и думала – жизнь тоже бросает нас, людей из стороны в сторону, проверяя, удержимся ли мы на ногах.