Ложкаревка-Интернейшнл и ее обитатели
Шрифт:
— Боб, а Боб!
Узкое нутро тоннеля не отозвалось: Бобрик полз по тесному ходу — здесь можно было двигаться только вперед. Лаз был длинным и выходил за забор к смородиновому кусту. Бобрик добрался по нему до конца, высунул лапу, и тут же попал ею в нос Тараса. Пес врагу бы такого не пожелал. Он еще от прежнего видения не оправился, а тут из-под земли, из ниоткуда, выросла чья-то лапа и снова схватила его за нос. Ну и ночка выдалась!
Вконец перепуганный пес Тарас подхватился, и — бежать без оглядки! Его стремительная тень со свесившимся языком
— Чур меня, чур, — пробормотал Тарас и затравленно повел глазом.
Через мгновение от дерева и вправду отделилась тень. Она бесшумно расправила крылья и поднялась в воздух. После пережитого у Тараса не на шутку свело челюсти и противно заныло в животе. Пес пару раз дернул лапами и обреченно всхлипнул.
Тем временем Эму с Кенгом расширяли подкоп в поисках Бобрика. А тот вдруг протиснулся в дверь.
— Сколько вас можно ждать? — сердито произнес он за их спинами. — Стою там, стою, как бобер несчастный. Всех собак уже распугал.
— Опять твои ш-штучки! — вскипела Галка. — Мы тут, будто кроты все перерыли, а он, видите ли, собак пошел пугать! Все! Пора уносить ноги!
— Галка, — окликнула птицу корова, а когда та обернулась, указала в угол: — Бидон мой на место поставьте. Вы погостили, а мне убирать.
Наконец ночные гости выбрались на улицу. В конце улицы они увидели неясную тень. Это была журавлиха. Она стояла неподвижно, вытянув шею, словно высматривала кого-то. Эму со всех ног бросился к ней.
Ах, как зазвучала теперь ночь! На берегу реки, спиной ко всему остальному миру, сидели Эму и журавлиха. Их силуэты чернели на фоне огромной таинственной луны. Эму очень похоже показывал крыльями то крокодила, то утконоса, то пеликана, и все они четко вырисовывались на лунном диске как на экране.
— Здесь у вас луна растет слева направо, и звезды все вверх тормашками, — показывал на небо Эму. — …А еще в Австралии продаются карты мира, на которых север внизу, а юг вверху.
Журавлиха была птицей перелетной и знала, что еще и не такое бывает. Но все равно с интересом слушала рыжего Эму.
Чуть поодаль неприметно сидели Галка, зайцы и другие лесные звери. Деликатность не позволяла им вторгаться с расспросами, и они слушали страуса, вскинув брови и затаив дыхание. Еще немного дальше лежал на спине Кенг, закинув ногу на ногу, а передние лапы заложив за голову.
В память о вылазке на лбу у кенгуру красовалась большая шишка. Он чему-то улыбался, глядя на звезды. Доверчиво уткнувшись в необъятный бок Кенга, посапывали Лени и Бобрик.
Все были вместе, и всем было хорошо этой ночью.
А утром дед Авоська во дворе у бабы Мани причитал во весь голос:
— Уплыли денежки! А то вот бы, Маня, зажили!
— Да не убивайся ты так. Возьми вот, молочка лучше попей, — протягивала баба Маня деду большую
Из-за подола хозяйки опасливо выглядывал пес Тарас.
— Охра-анничек, — сердито кивал в сторону Тараса дед Авоська. — И ведь светло было, как днем… Опять, наверное, футбол по транзистиру всю ночь слушал? Эх, чтоб тебя!
Дед залпом выпил молоко, с силой выдохнул и решительно заявил:
— Ну, ничего! Я их все равно выловлю! Авось, не иголка в сене!
Широко размахивая руками и ворча себе под нос, Авоська зашагал прочь по улице из трех домов. Крупный яблоневый лист закружился и приземлился на морду приунывшего пса Тараса. Дело шло к осени.
Глава 7. «Я ПРОПАЛ!»
Замешкавшаяся ворона с шумом опустилась на ель и спряталась под ее густыми лапами. В лесу все затихло. Первые крупные капли дождя забарабанили по кустам и деревьям. Они шлепались все гуще и гуще, пока не превратились в сплошную водную завесу. Лужи в траве захлюпали, вспенились и помчались буйными потоками к ямам и впадинам.
Ворона глянула вниз. Там под елью, продрогшие и вымокшие насквозь сидели Эму, Кенг и Лени. Чуть раньше лисенок предлагал им залезть к нему в нору и переждать непогоду, но даже толстый Лени, который из всех троих был самым мелким, и тот чуть было не застрял, пытаясь просунуть в нору свою голову. Нора оказалась безнадежно тесна, а медвежьих берлог в окрестностях не наблюдалось.
— Не, земляки, я стопроцентно заработаю флюс, — время от времени приговаривал промокший коала. — Как пить дать, заработаю. Не будь я коала.
Тогда бобренок напомнил, что вода в реке во время дождя теплая и можно пересидеть в ней. Австралийцы еще не забыли тренировку на тарзанке, поэтому предложение не вызвало у них восторга. Так и просидели они под дождем, плотно прижавшись друг к другу и смахивая с носов крупные капли.
А наутро Кенг заболел.
— Кашляет? — глянула Галка в сторону понурившегося Кенга.
— Угу, — кивнул страус и вытер свой широкий клюв лопухом.
— Что будем делать? — спросил бобренок, слушая, как вырывается из груди Кенга свист.
— Придется отвести его в Ложкаревку, к баб Мане, — осторожно произнесла Галка.
Все подняли головы и посмотрели на нее так, словно впервые увидели.
— Не нужно меня так буравить, — встала, отряхиваясь, Галка. — В деревню нужно идти. Баб Маня его малиновым вареньем да молоком быстро на ноги поставит.
Услыхав про молоко, коала кашлянул:
— Что-то и у меня в горле посвёрбывает. Не иначе, тоже молоко пить придется, другого выхода нет.
Эму отвел Галку в сторонку.
— Нам в деревню нельзя, — глядя поверх Галкиной головы, прогундосил страус. — Я должен тебе признаться… Ну, там, на реке… помнишь, ты спросила, нет ли у нас какой тайны?… Тайна есть.
— Так я и знала, — покачала головою Галка. — Уж очень вы на спортсменов не похожи. Давай, выкладывай.
И Эму пришлось без утайки поведать и про зоопарк, и про самолет, и про побег.