Ложная тревога
Шрифт:
– Бабушка!
Санда заколотила в металлическую дверь, но та больше не открывалась: несколько деревянных балок упали, перегородив ее. В том, что находилось за кварцевым окошком, больше невозможно было узнать дом. Должно быть, огонь горел за стенами и под лестничной клеткой. Добрая часть второго этажа рухнула на первый. Все, что могла видеть Санда – это пылающий хаос. Казалось, она смотрит в горящую печь: от окошка тянуло жаром. Здесь ничто не могло выжить.
Но жар становился все сильнее. Огромный провал на втором этаже образовал нечто вроде естественного дымохода, и ветер ворвался сквозь окно на чердаке. Несколько мгновений огонь и неистовые потоки воздуха пребывали в равновесии, и пламя стало ровным, однородным, нестерпимо блестящим.
Краткое затишье в аду.
Она почувствовала бы это раньше, если бы ожидала чего-то подобного… или если бы ее настроение не настолько отличалось от того, что приближалось к ней: перезвон счастья, чистый и теплый. Ощущение внезапной свободы и спасения от холода.
Потом она увидела это. Его поверхность больше не покрывали черные и серые пятна. Она пылала, словно раскаленная головешка, но с лиловыми отсветами, которые, казалось, пронизывали все тело. Теперь, когда оно двигалось, можно было увидеть и его истинную форму.
Драгоценность была помесью морской звезды с четырьмя лучами из крохотной подушечки. Она проворно, изящно пробиралась сквозь багровый хаос, который царил за кварцевым окошком, и Санда могла чувствовать ее бьющую через край радость.
Дедушка был неправ. И Бабушка была неправа. Холод и пустота, которые излучало это существо, не были воспоминаниями о столетиях, проведенных в Антарктике. Это был бессловесный вопль протеста: существу по-прежнему было холодно, темно и одиноко. Как она раньше не догадалась? Это же совсем как Папин пес Тиран. Запертый на улице туманной зимней ночью, он выл и выл, часами оплакивая свои страдания. Драгоценность страдала от холода и одиночества куда дольше.
И теперь, совсем как пес, она пробиралась сквозь жар и блеск, охваченная нетерпением и любопытством. Потом остановилась, и Санда почувствовала ее замешательство. Потом скатилась вниз, туда, где когда-то была лестница. Замешательство усилилось, в нем появился оттенок возмущения.
Наконец, Драгоценность выбралась из завала. У нее не было ни головы, ни глаз, однако она видела – в этом не было никаких сомнений; наверно, это напоминало мысленную картинку. Существо чувствовало Санду и пыталось понять, где она прячется. Когда оно «увидело» девочку, это выглядело так, словно прожектор ощупывает небо и внезапно фиксирует цель. Все внимание сосредоточилось на ней.
Драгоценность скатилась со своей «наблюдательной вышки» и стремительно пересекла горящие руины. Она взобралась по балкам, которые громоздились перед люком, и, оказавшись буквально в нескольких дюймах от окошка, смотрела на Санду. Потом забегала взад и вперед по балкам, пытаясь добраться до нее. Настроение существа было смесью угодливого дружелюбия, воодушевления и любопытства, соотношение которых менялось почти так же стремительно, как огненная окраска его тела. Еще днем ему потребовалось бы несколько минут, чтобы на смену одному настроению пришло другое. Но тогда существо пребывало в замороженном, заторможенном, почти бессознательном состоянии. Как и все эти столетия, жизнь едва теплилась в нем.
Санда понимала, что существо было немногим более разумным, чем собака – во всяком случае, в той мере, насколько она считала собак разумными. Оно хотело прикосновения и не понимало, что оно несет смерть. Подобравшись к окошку, Драгоценность коснулась его лапкой. Кварц затуманился, покрылся звездочками… Санду охватил ужас, и Драгоценность немедленно отпрянула.
Она больше не касалась кварца, зато принялась тереться о дверь. Потом снова распласталась по металлической поверхности и позволила Санде мысленно «погладить» себя. Это немного напоминало прежнее прикосновение. Но теперь воспоминания и эмоции стали ярче, глубже и быстрее сменяли друг друга – стоило только пожелать.
Вот Бабушка, снова живая. Санда чувствовала, как Бабушка кладет руку на ее – ее собственную? – спину. Иногда задумчивая, иногда счастливая, часто одинокая. Перед этим был другой человек. Дедушка. Грубовато-добродушный, любознательный, упрямый.
Перед этим…
Что-то более холодное, чем холод, не вполне осознаваемый. Драгоценность ощущала свет, поднимающийся от горизонта и заливающий все вокруг, затем темнота. Свет и темнота. Свет и темнота. Антарктическое лето и антарктическая зима. Для нее, ослабевшей, времена года казались мерцанием, которое продолжалось в течение времени, непостижимого для крошечного мозга в теле морской звезды.
А перед этим…
Восхитительное тепло, еще более чудесное, чем сейчас. Прижиматься плотью к плоти. Быть ценным. Было много друзей, лица, странные для Санды, но легко узнаваемые. Все они жили в доме, который перемещался, который посетил много мест – некоторые теплые и приятные, некоторые нет. Запомнилось самое холодное. Охваченная любопытством, Драгоценность бродила далеко от дома и так замерзла, что друзья, отправившись на поиски, не смогли ее найти. Драгоценность потерялась.
И долго-долго – свет-и-тьма, свет-и-тьма, свет-и-тьма…
Чистое, ровное пламя бушевало лишь несколько минут. У себя в голове Санда слышала стенания Драгоценности, когда стены начали рушиться и подхваченный ветром водоворот пламени заметался по руинам. Жарче всего было в центре гостиной – вернее, того, что когда-то было гостиной. Однако Драгоценность по-прежнему прижималась к люку, чтобы не расставаться с Сандой и в надежде, что она вернет тепло.
Дождь быстро справился с огнем. Дым и туман укрыли пылающие руины. Возможно, потом завыли сирены – все-таки на дворе был 1957 год. Я задаюсь вопросом, что стало с Сандой, когда прибыли пожарные. Мне известно только одно: алмазы, в том числе и искусственные, хорошо горят.
Справедливый мир [103]
У меня есть всего два рассказа, написанных в соавторстве. Как правило, совместное творчество – это когда работаешь столько же, как обычно, но получаешь за это вдвое меньше. (Кит Лаумер отразил суть проблемы в названии своего эссе для «Бюллетеня» Ассоциации американских писателей-фантастов: «Как работать в соавторстве, чтобы тебя при этом не ободрали как липку»). В общем, было у меня два подобных эпизода. Первый раз – с моей тогда еще женой, Джоан Д. Виндж: я написал начало «Ученика разносчика», потом застрял, и Джоан закончила эту вещь. В другом случае обстоятельства были совсем иными: мы с моим другом Биллом Раппом просто хотели написать приключенческий рассказ. Мы вместе придумали сюжет, используя все накопившиеся на то время идеи. К примеру, нам обоим очень нравилось, как Пол Андерсон трактует сюжеты, где есть столкновение противоположностей, – то, как он допускает, что практически любое дело в известном смысле является правым. Билл набросал черновик, я его подработал, и Джон У. Кэмпбелл купил рассказ для «Аналога». (Жаль, это было последнее, что я продал Джону; он умер всего несколько месяцев спустя).
103
«Just Peace» © 1971 by Vernor Vinge and William Rupp. First published in Analog Science Fiction Science Fact.