Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса
Шрифт:
– Он погубит страну, – сказал Турлох, и Дэвид понял, что речь идет о короле.
– Только если будет драка, – заметил О'Флинн. – С другой стороны, зачем вообще звать чужаков?
– Так мне что, ждать, пока он умрет?
– Терпение – добродетель королей. Возможно, ждать придется не так уж и долго. Мужья вынуждены оберегать честь жен, а Аэд слишком многим успел наставить рога.
Турлох так закатил глаза, словно пытался посмотреть на раздирающие его внутренние противоречия. Затем он скривил губы.
– Ему
Маленький Хью приблизил свое лицо к лицу Дэвида, хоть для этого коротышке и пришлось встать на цыпочки.
– Выступишь против нас – и мы тебя уничтожим. Теперь краснокожие чужаки на нашей стороне.
Дэвид посмотрел поверх головы юноши в глаза Турлоха.
– Мне жаль Фелима, ведь на нем может сказаться глупость его брата.
Турлох понял намек и опустил ладонь на плечо Маленького Хью.
– Идем, мы пришли помолиться за душу славного парня, а не пререкаться со стариком. – Он покосился на уже обмытое и завернутое в саван тело на носилках у алтаря. – Этот малый хотя бы никак не был причастен к спорам королей.
Выйдя из часовни, Дэвид увидел, как Гиллападриг заново обвязывает ремешком рукоять своего вложенного в ножны меча.
– Думал, они нападут на меня в священном месте, – усмехнулся О’Флинн, – да еще и когда я под защитой О’Флаэрти?
– Мне просто понадобилось наточить клинок, вот и все, – проворчал Гиллападриг.
– Забавно, если бы они осмелились на такой шаг, – весело продолжил Дэвид. – Я вполне мог достаточно раззадорить Маленького Хью. И тогда О’Флаэрти пришлось бы прикончить обоих братьев, чтобы сохранить свою честь. Но не слишком ли высокая цена за спокойствие в Коннахте?
– Не слишком, если быть уверенным, что и правда сумеешь ухватить столь редкую удачу за хвост.
Дэвид рассмеялся:
– Кстати, а чем занят тот работник возле конюшен?
– Тот? Перевязывает свой головной платок.
О’Флинн похлопал собеседника по плечу.
– Идем. Глядишь, он поведает нам историю столь же мудреную, как и его головной убор.
– Но мы же не говорим на языке О'Гонклинов.
– Как и он сам.
Мужчина заметил их и оценивающе оглядел. Ему где-то удалось раздобыть нитку с иголкой, чтобы привести свой длинный шарф в порядок. Чужеземец внимательно посмотрел на Дэвида, вздохнул и откусил нить зубами.
– Терпеть не могу, когда передо мной кто-то пресмыкается. – сказал Гиллападриг. – Скверная это жизнь, когда тебя заставляют благодарить за то, что ее не отнимают.
– Иной жизни у него не было. – Дэвид подошел к питьевой бочке, которой пользовались конюшие, зачерпнул воды и предложил ее слуге краснокожих.
– Аква? –
Коренастый мужчина посмотрел на кружку, а затем перевел взгляд на лицо Дэвида.
– Ока, – достаточно жестко произнес он и принял предложенную воду.
– Хорошо, что хоть это он прояснил, – заметил Гиллападриг.
– Он говорит на ином языке, нежели остальные краснокожие чужаки. – Дэвид присел на корточки и спросил на ломаном датском: – Кто ты?
Краснокожий вздрогнул от изумления, но затем его лицо вновь стало невозмутимым.
– Воин, – ответил он, и теперь настал черед удивляться Дэвиду.
– Воин и слуга?
Взаимонепонимание было очевидно.
– Он лишь немного понимает язык Ледяной земли, а я плохо знаю голуэйский, – сказал Дэвид Гиллападригу. – Так что пообщаться у нас с ним особо не выйдет. Но мне надо сообразить, что говорить Кормаку. Подозреваю, что О’Флаэрти известно не так много, как ему кажется, а Татамай вряд ли ему все добровольно расскажет.
Дэвид посмотрел на слугу и ткнул себя в грудь:
– Дэвид Макнил О’Флинн.
Затем он показал пальцем на слугу.
Тот помедлил, прежде чем хлопнуть себя по груди и ответить:
– Мускл О’Туббах. – Он отложил свое шитье в сторону и извлек из-под накидки небольшую трубку из вереска, вырезанную в форме вздыбившейся лошади. Но таких Дэвид никогда не видел: с непривычно широкой и короткой мордой, вся покрытая шерстью наподобие собачьей. У трубки был длинный, изящно изогнутый чубук.
В трубку работник насыпал какой-то порошок или перемолотые листья из холщового мешочка, завязывающегося на тесемку. О’Туббах с тоской посмотрел на этот мешочек.
– Тзибатлъ, – произнес он. – Тзибатлъ эйрвоах ачукма. Очень хорошо.
Он пару раз подкинул остатки травы в руке, словно пытаясь определить ее вес, а затем убрал мешочек в один из многочисленных карманов на своей одежде. Потом он поджег соломинку от жаровни и раскурил листья в трубке.
Теперь Дэвид уже точно знал, что это именно трубка, поскольку О’Туббах втягивал едкий дым листьев через чубук. Затем он передал приспособление О’Флинну, и тот, подражая действиям владельца, сделал затяжку.
И зашелся кашлем, когда дым опалил его легкие. Чужеземец лишь слегка улыбнулся, но смеяться не стал. Он издал несколько пыхтящих звуков, а затем пересек себе горло ладонью, изображая попытку глубокого вдоха. Дэвид понял его и набрал дым исключительно в рот, подержал там и выпустил. После нескольких затяжек О’Флинн вдруг ощутил, как обострились его чувства. Теперь он слышал арфу, играющую в главном зале, и высокий голос, напевающий «Плач О’Флаэрти».