Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов
Шрифт:
— Нам туда, — показала рукой Амрит.
— Мам, я больше не буду! Обещаю!
Уловив нотки панического страха в голосе дочери, Амрит остановилась. Девушка смотрела на нее, подобно маленькому мангусту, ожидающему нападения возвышающейся над ним кобры. Амрит ощутила укол совести. Она не хотела, чтобы собственная дочь боялась ее. Не такая красивая, но яркая, с длинными пальцами на руках, Мира являла собой память о ее недолгом счастливом замужестве и была единственным значимым вложением в будущее. Но если именно испуг заставит ее дочь прекратить впустую растрачивать бесценную жизнь. Амрит сможет быть жесткой и использует этот страх на благо Миры, пока не придумает лучший способ направить ее на нужный путь. Поэтому она лишь спокойно ответила:
— Мира,
Они шли к автобусной остановке, мимо нищих, продавцов газет, полицейских и бизнесменов. Автобус был полон: любители прогуляться по магазинам после трудового дня возвращались домой, а работающие в вечернюю смену сотрудники клининговых фирм, занимающихся уборкой офисов и многоквартирных домов, спешили на службу. Амрит сидела рядом с Мирой, крепко сжимая ее ладонь, будто боялась потерять дочь. Словно в любой момент девушка могла объявить о своей независимости и пуститься во все тяжкие. На остановке у железнодорожного вокзала Махим они вышли из автобуса. Мать и дочь, по–прежнему держась за руки, поднялись по ступенькам на платформу. Мира не выдержала и спросила:
— Ты что, хочешь отослать меня обратно?
— Не выдумывай. Конечно нет. Я же сказала, что просто хочу кое–что тебе показать.
— Она первая начала! — Девушка остановилась и посмотрела на мать снизу вверх. Снизу вверх? Нет, они были почти одного роста. И как только Амрит не замечала этого прежде? — Она назвала меня воровкой, мама! Она сказала, что я украла сотовый телефон, что он принадлежит ей. И он никак не может быть моим, потому что слишком шикарный для меня и мы не можем позволить себе подобного. Она сказала, что я должна немедленно вернуть ей телефон или она все расскажет завучу. Я ответила, что это не ее сотовый, а наш и она не смеет называть меня воровкой. За такие слова богиня–мать Кали может вырвать ее лживый язык и скормить ей на завтрак, несмотря на то что она принадлежит к кшатриям [33] и даже к брахманам [34] . — Мира перевела дыхание и продолжила: — После этого она меня ударила. А я ответила ей, как меня учил дядя Саавит.
33
Кштарии — члены второй из четырех каст, на которые были первоначально разделены индусы.
34
Брахманы — члены высшей касты индуистского общества.
— Ты закончила?
Мира кивнула. В уголках ее широко распахнутых глаз блестели слезы, щеки горели от негодования, но ни тени раскаяния не было на лице девушки.
— Тогда пойдем, — сказала Амрит. — То, что я хочу тебе показать, находится немного дальше.
Между зданием железнодорожного вокзала и тем местом, куда они направлялись, возвышалась кирпичная стена. Но молодая женщина знала здесь каждый квадратный сантиметр. Много лет назад маленькой девочкой она часами наблюдала за этим местом с противоположной стороны улицы. Они шли вперед, растворяясь в толпе спешивших по делам прохожих, минуя продавцов и попрошаек, мимо группы буддийских монахов в солнцезащитных очках — и это в семь часов вечера! Вскоре, оставив позади последний стенд с журналами, привлекающими внимание яркими обложками и заголовками о жизни кинозвезд, они остановились около узкой двери с цепями, на которой на семи языках было написано: «ВХОДА НЕТ».
— Нам туда? — проворчала Мира, осматриваясь в полумраке.
— Да, — твердо ответила Амрит и приподняла цепи. — То, что я хочу показать тебе, мы увидим, только поднявшись по этой лестнице на самый верх.
— Но… — запротестовала Мира. Не успев произнести больше ни слова, она почувствовала, как мать втолкнула ее в раскрывшуюся дверь и настойчиво повела за собой.
Деревянная лестница терялась в полумраке. Стойкий запах застарелой мочи, прогорклого масла, сигарет и несвежих дурианов не давал вздохнуть полной грудью. Откуда–то сверху пробивался слабый свет, выхватывая из темноты ступеньки лестницы, заваленные всевозможным мусором, на протяжении долгих лет оставляемым временными поселенцами. Мира дважды споткнулась. И если в первый раз Амрит успела подхватить ее, то во второй — девушка приземлилась на одно колено, чудом не наткнувшись на валявшийся на лестнице использованный шприц. Позже этот подъем по заброшенной лестнице она вспоминала как один из самых страшных моментов своей юности. Наконец их путешествие завершилось, и они вышли на небольшую площадку, над которой простиралось затянутое облаками ночное небо Мумбая.
Мать с дочерью остановились, переводя дыхание. Мира очень удивилась, осознав, насколько высоко они поднялись. Внизу раскинулся Мумбай, сквозь дымовую завесу были видны улицы, по которым они только что шли, железнодорожная станция, жилые дома, многочисленные офисные здания, сверкающие огнями магистрали. Мира скользнула взглядом по путям Западной железной дороги, уходившим вдаль, где они пересекались с трассой Махим–Сион–Линк, понаблюдала, как перекатываются грязные темные воды реки Мумбай.
— Посмотри сюда! — раздался голос матери, такой далекий, словно с небес.
Мира развернулась: далеко внизу раскинулись бескрайние джунгли безмолвных, таящих в себе неведомую опасность трущоб.
— Ты знаешь, что это? — спросила Амрит, обводя их рукой.
— Конечно, мам. Дхарави. — В голосе девушки звучало презрение.
— А что такое Дхарави? Что ты можешь сказать об этом месте?
— Здесь живут бедные люди. — Поднялся ветер, принесший с собой запах сточных вод из Дхарави.
— Какие именно люди? Уточни.
— Ну, гончары, — медленно произнесла Мира, — мебельщики. Приезжие, не имеющие возможности поселиться в другом месте. Портные, ну и подобные им люди. — Внезапно Мира ощутила контраст между непрекращающимся гулом улиц Мумбая, раскинувшихся далеко позади, и звенящей тишиной трущоб, разверзшихся у их ног. Ей стало неуютно. Здесь, на возвышенности, они были совершенно одни. — Отсюда сверху кажется, что это город мертвых, — поведя плечами, пробормотала девушка.
— Они не мертвы, девочка моя. Они просто отдыхают. Те, кто проводит ночи напролет в труде, а зарабатывает меньше, чем последний нищий может получить за три часа около кондитерской рядом с нашим домом. Полтора миллиона человек живут на осушенной территории, где раньше были мангровые болота. Здесь нет канализации и очистных сооружений. Постоянные перебои с электричеством. Вода такая грязная, что счастлив тот, кто заработает только дизентерию. — Амрит задумчиво глядела на лабиринт узких улочек и проездов. — Но посмотри: там храм, и мечеть, и школа, видишь? Мусульмане, индуисты, христиане, джайны. Все они вынуждены многократно использовать и латать одни и те же вещи, потому что возможности купить новые просто нет. Твой отец родился здесь, — произнесла Амрит, гордо вскинув голову. — Его дом стоял недалеко от Кумбхарвады.
— Мой отец? Он родился в Дхарави? — Мира не могла поверить в услышанное. Девушка совсем не помнила своего отца. Она знала его только по фотографиям, сохранившимся в старом альбоме. Невысокий мужчина, такого же роста, как и ее мать, с крепкими мускулистыми руками, мощными кулаками и запоминающимися чертами лица. — Ты говорила, что он из Раджастхана! — обвиняющим тоном воскликнула Мира.
— Я никогда не говорила этого. Я сказала, что его предки из Раджастхана. Они были ткачами и художниками по текстилю. Его родители приехали в Мумбай после Великого голода и поселились в районе Гончаров. Когда я познакомилась с твоим отцом, он жил в гараже вместе с десятью другими молодыми ребятами, они ремонтировали старые автомобили и перепродавали их.