Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов
Шрифт:
А Нахид? Очевидно, что пришла ее смерть, о которой говорила статуя. Несомненно, ее уже убили. Или же станут пытать, предполагая, что она что–то знает, а даже если и не знает, то все равно будут мучить — в отместку. Немало республиканских гвардейцев так погибло. Для Нахид это даже не будет неожиданностью. Орден в первую очередь.
С каждой секундой я все дальше уходил от каслонцев. Но спустя минуту поспешного бегства через лес неожиданно почувствовал что–то тяжелое в руке и остановился. Машинально вытащил из поясной сумки предмет, который мне дал металлический человек. Она не хотела бы, чтобы ты возвращался. Свобода ее
Я сделал круг назад и нашел их на дороге. Флаер приземлился и встал поперек проселка. Солдаты отключили плащи, трое мужчин, с ног до головы закованные в матово–серые светоотклоняющие костюмы. Двое каслонцев держали Нахид на коленях, прямо в грязи, связав ей руки за спиной. Один дернул ее за волосы, запрокинул голову и приставил нож к горлу, пока офицер задавал вопросы. Не получив ответов, он ударил ее наотмашь ладонью по лицу.
Я обогнул их, прячась за деревьями, все еще держа металлическую сферу в руке. Дождь барабанил по листьям. Флаер стоял недалеко от опушки. Я притаился поблизости от него, разглядывая странный подарок статуи. Повертел его в ладони, пока не нашел посеребренный пятиугольник. Надавил на него, внутри шара что–то щелкнуло.
А потом я бросил его на дорогу, прямо к посадочным ногам флаера, и быстро отошел назад.
Это больше походило не на взрыв, а на смерч, оно смяло аппарат под каким-то невероятным углом, сбросив машину с дороги. Пилота выкинуло из кабины, его форма горела электрическим голубым пламенем. Трех человек около Нахид сбило с ног пространственным искажением. Они повернулись на крики пилота, офицер, покачиваясь, встал, сделал два шага в сторону воронки, один из его подчиненных последовал за ним. И тогда я ринулся на дорогу, врезался обожженным плечом прямо в поясницу солдата, держащего Нахид. Схватил винтовку, застрелил офицера и второго каслонца, потом убил последнего, лежащего на земле. Пилот катался по гравию, пытаясь потушить пламя, но я спокойно подошел к нему и пустил парню пулю в голову.
Едкий дым поднимался от смятого флаера, который лежал на боку под деревьями.
У Нахид виднелся большой порез на шее. Она прижала ладонь к ране, но кровь не останавливалась, сочилась между пальцев. Я взвалил женщину на себя и потащил в лес, пока не подошло подкрепление.
— Спасибо, — задыхаясь, произнесла Нахид, не сводя с меня взгляда огромных глаз. Мы, хромая, исчезли в чаще.
Лейтенанту было совсем плохо, но я знал, где мы находимся, и сумел довести ее по тропе паломников до монастыря. Когда мы добрались до железных ворот, которые у нас называют Грязевыми вратами, она уже потеряла сознание, и я ее нес на руках. Весь в чужой крови, я не мог сказать, жива Нахид или нет.
Послушники часто пользовались этим выходом, так они выбирались из монастыря, сбегали в лес, где могли играть, исследовать, притворяться, что они всего лишь обыкновенные люди. Люди, которые если чего–то хотели, то просто могли это взять. Люди, которые не приносили обета непротивления злу насилием. Именно здесь я заработал неделю поста, разбив нос брату Тахиру в приступе гнева. Теперь же я вернулся, так и не раскаявшись в убийстве множества человек, умерших за последние дни. Я, тот, кто ослушался гласа божьего, надеясь спасти женщину, прежде чем она истечет кровью.
Первым меня встретил брат Прамха и отпрянул в ужасе:
— Кто это?
— Друг, солдат.
Вдвоем мы отнесли лейтенанта в лазарет. Прамха убежал оповестить мастера. Наш врач, брат Настрихт, запечатал Нахид рану на горле, сделал переливание крови. Я держал женщину за руку. Она так и не пришла в сознание.
Скоро прибыл послушник и проводил меня в покои мастера Дария. Хотя сил у меня почти не осталось, я поспешил за ним через лабиринт коридоров, в башню. Снял пояс с бластером, отдал его моему поводырю — он явно расстроился из–за того, что пришлось взять столь разрушительное устройство, — и вошел в покои.
В широком окне, что занимало почти всю дальнюю стену, рассвет уже окрасил небосвод розовым. Мастер Дарий протянул ко мне руки. Я подошел к нему, смиренно склонил голову, и он обнял меня. Тепло от его большого тела накрыло меня невыразимым уютом. От него пахло корицей. Дарий отпустил меня, сделал шаг назад и улыбнулся. На нем было кимоно, которое я сам сшил.
— Не могу описать, насколько рад тебя видеть, Адлан.
— Пьесы у меня, — объявил я.
— Доказательством тому служит поведение наших каслонских хозяев, — ответил мастер. Его простое, широкое лицо помрачнело, когда он рассказал о резне в Раднапудже, где колониальное правительство взяло шесть тысяч граждан в заложники, требуя, чтобы подлый злодей, человек без чести и души, богохульный террорист, укравший космогонические пьесы, явился лично.
— Они убили шесть тысяч человек?
— И эти жертвы не будут последними. Для каслонцев пьесы — это оружие, нас контролировали этими текстами. Воплощенные в них верования живут в разуме и душе каждого создания на планете. Они имеют воздействие даже на неверующих.
— Нахид — неверующая.
— Нахид? Женщина–солдат, которую ты принес сюда?
— Республиканский гвардеец, вы послали ее со мной. Она не верит, но сыграла свою роль и помогла мне добраться до монастыря.
Дарий подал мне бокал укрепляющей настойки, словно это он был послушником, а я — мастером. Он сел в свое большое кресло, усадил меня напротив и велел вспомнить каждую деталь миссии. Я так и поступил.
— Воистину удивительно, что ты вернулся живым, — задумчиво произнес Дарий. — Если бы ты умер, пьесы были бы утрачены навсегда.
— Боги не допустили такого святотатства.
— Возможно. Единственные экземпляры сейчас существуют только в твоем разуме?
— Да. Я даже цитировал их Нахид.
— Надеюсь, не слишком обширно.
Я засмеялся и сказал:
— Теперь мы можем освободить Гельветику. Прежде чем пострадает еще больше невинных, вы должны связаться с каслонским колониальным правительством и сказать, что пьесы у нас. Сказать, что они должны остановиться, иначе мы уничтожим тексты.
Мастер поднял руку и пристально взглянул на меня — во время моего обучения я очень часто видел этот жест.
— Сначала позволь задать мне несколько вопросов о твоей истории. Ты говорил, что, как только обрел сознание в имперском городе, бог приказал тебе бежать. Но бег в каслонской столице всегда привлекает ненужное внимание.
— Да. Бишамон, наверное, хотел ускорить мой отлет.
— Но когда ты добрался до портового базара, бог приказал тебе остановиться и зайти в ресторан. То есть сначала ты бежал, напрасно рискуя, а потом зря потратил время и чуть не попался. Где тут смысл?