Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов
Шрифт:
— А куда ушли люди?
— Покинули Вселенную. Они переросли нужду в материи и пространстве. Стали богами. Ты знаешь историю.
— Те самые, что сотворили таких, как мы.
— Ты и я — потомки воссоздания второй человеческой расы три миллиона лет назад, когда история первой закончилась после вознесения и обожествления. Или же мы те, кого оставили или выбросили в материальный мир за какое–то невероятное преступление.
Нахид потерла ногу над перевязкой:
— И за какое? В какую детскую сказку мне, по–твоему, верить?
— А как, ты думаешь, я нашел это место? Мне сказати боги, и вот мы здесь. Наша
— Справедливость? Расскажи о ней голодающему ребенку. Недоношенному или умирающему. Я лучше буду плодом случайного столкновения атомов, чем капризом каких–то сверхлюдей, в которых божественного не больше, чем во мне.
— В тебе говорит злоба.
— Если они — боги, тогда именно на них лежит ответственность за весь тот ужас, что происходит в мире. А значит, они — зло. Иначе почему допускают такое?
— Говорить так — значит судить, исходя из нашего ограниченного опыта. Мы не знаем последствий событий. Находимся слишком близко. Но боги видят, чем все закончится. Время для них — это пейзаж. Они видят, как желудь падает на землю, видят древний дуб, лесоруба, что срубит его, и пламя, что сожжет древесину, и дым, что пойдет от огня. Поэтому боги привели нас сюда.
— А пулю мне в ногу не они направили? Они приказали вам положить меня на полку, лишить всех, кого любила? — Лейтенант рассердилась. — Прошу, избавь от своей теологической болтовни! Хватит с меня теодицеи!
— Теодицеи? Впечатляющий словарный запас для солдата. Но ты…
За нами раздался какой–то скрежет. Я повернулся и увидел, что гигантская мужская фигура в центре фонтана зашевелилась. Прямо на моих глазах ее рука дернулась на пару сантиметров. Нога оторвалась от постамента, и статуя сошла в пустой бассейн.
Мы отбежали прочь. Глаза истукана горели тускло–оранжевым огнем. Его губы зашевелились, голос был такой, словно кто–то тер два напильника друг о друга:
— Не бегите, малыши.
Нахид навскидку выстрелила из бластера, луч рикошетом отлетел от плеча металлического человека и опалил потолок. Я оттащил ее в сторону, и мы залезли под стол у открытого здания на краю площади.
Статуя подняла руки, призывая нас остановиться.
— У вас шнурки развязаны, — сказала она, призрачно скрежеща. — Мы знаем, почему вы здесь. Вам кажется, что ваши жизни висят на волоске, и, разумеется, вы их цените. Как и должны, дорогие мои. Но я, тот, кто не имеет души, а следовательно, способности заботиться и беспокоиться, могу сказать, что желания, управляющие вами, суть явление временное и преходящее. Мир, где вы живете, — это игра. У вас нет билета.
— Безумие какое–то, — сказала Нахид. — У наших ботинок нет шнурков.
— Так это правда — потому они и развязаны, — заметил я. — И у нас действительно нет билетов.
Я обратился к металлическому человеку:
— Ты — бог?
— Я — не бог, — ответил он. — Боги оставили лучшую часть себя, когда покинули материю. Флаер лежит на боку в лесах. Нажми на серебряный пятигранник. Вы должны поесть, но не стоит злоупотреблять этим. Вот пища.
Магазин позади нас озарился светом, в воздухе повис приятный аромат.
Я подбежал к входу. На столе стояли две тарелки с рисом и овощами.
— Он прав, — сказал я Нахид.
— Я не собираюсь
— Заходи, — не стал спорить я. Завел ее внутрь и усадил за стол рядом с собой. Попробовал еду. Вполне сносно. Нахид никак не могла расслабиться, не спускала глаз с площади, а бластер положила рядом с тарелкой. Металлический человек сел на брусчатку, скрестив ноги, и склонил массивную голову, чтобы нас видеть. Спустя какое–то время он начал петь.
Голос у него был полностью механический, но мелодия оказалась приятной, похожей на крестьянскую песню. Я не могу передать всю странность той ситуации: как мы сидели в древнем ресторане, ели пищу, такую свежую на вкус, но сотворенную из ничего невероятно старыми машинами, слушали музыку существ, возможно даже не принадлежавших к нашему виду.
Закончив петь, металлический человек заговорил:
— Если хочешь кого–то узнать, надо лишь понаблюдать за тем, чему он дарует заботу свою и какие стороны собственной натуры взращивает. — Истукан поднял руку и указал на Нахид. Его палец почти дотянулся до двери. На нем виднелся налет ржавчины. — Если оставить тебя на попечении богов, ты скоро умрешь.
Рука двинулась, теперь указывая на меня.
— Ты должен жить, но жить не слишком сильно. Возьми это.
Металлический человек разжал кулак, на его огромной ладони лежало маленькое стальное устройство размером с яблоко. Я взял его. Черное, плотное, оно полностью заполнило руку.
— Спасибо, — поблагодарил я.
Исполин встал, вернулся к пустому фонтану, взобрался на пьедестал и принял прежнюю позу. После чего застыл. Если бы мы не видели его, я бы никогда не поверил, что он двигался.
Нахид какое–то время размышляла о приговоре, вынесенном металлическим человеком, а потом подняла голову:
— Что тебе дали?
Я осмотрел сферу, чью поверхность покрывали пятиугольные грани из тусклого металла:
— Не знаю.
В одном из домов мы нашли старую мебель и подушки из какой–то ткани, напоминающей фольгу, из которых соорудили себе кровать. Потом прижались друг к другу и заснули.
Селена: Слышите корабль, что причалил над нами? Это значит, что конец жизни близок И страдания совсем рядом. Сточик: Но смерть придет, А после сгинет. Кто знает, Что лежит за горизонтом событий? Жизнь наша — лишь пустяк, Игрушка детская, забытая в дороге, Когда мы возвращаемся домой. Селена: Домой? Надейся, что так и есть, Но… (За сценой раздаются звуки сирены. Входит бог.) Бог: В корпусе пробоина! Вам нужно лететь.