Лучшая зарубежная научная фантастика

Райаниеми Ханну

Где-то впереди закричали. Долговязый рыжеволосый парень забился в истерике, начал бросаться на стены, сначала с одной стороны, потом с другой, затем принялся пинать, топтать и колотить людей, лежавших на скамьях и на полу, требуя, чтобы они сделали что-нибудь, приказывая им встать и сделать что-нибудь. Вездеходы приблизились вплотную к автобусу.

— Заткните его, — хрипло выкрикнул Макс между приступами кашля. — Заставьте его сесть. — Другие люди, сидевшие, подобно Максу, на безопасном расстоянии, повторили его слова.

Сначала соседи сумасшедшего просто старались

отодвинуться от него подальше, но он схватил какого-то человека и начал бить его по лицу. Остальные попытались оттащить его, но он бросился на них, требуя, чтобы его выпустили, требуя справедливости — вещей, которых никто из них не мог ему дать. Чем крепче его удерживали, тем яростнее он вырывался, пока кто-то не разозлился и не ударил его, приказывая ему заткнуться. Затем остальные потеряли контроль над собой, началась драка, и все вместе повалились на пол.

Один из старших, которому было примерно за тридцать, бюрократ с брюшком, начал оттаскивать людей прочь, приказывая им перестать бить несчастного. Когда драка прекратилась, долговязый остался неподвижно лежать в проходе. Люди, не обращая на него внимания, вернулись на свои места. Спустя некоторое время кто-то подошел, осмотрел его, и два человека оттащили его в переднюю часть салона.

Василий держался за живот.

— Интересно, скоро кто-нибудь предложит есть трупы?

— Это вряд ли, — ответил Макс, надеясь, что он прав.

Он размышлял об исправительных лагерях и о том, зачем они расположены так далеко от населенных мест. Здесь тела можно было сбрасывать в компостные ямы, а затем сообщать родным, что заключенный совершил побег, вместо того, чтобы отправлять им труп для похорон. Семья получала письмо, в котором говорилось, что их близкий человек сбежал, и содержалась просьба сообщить властям, если он объявится; это давало им надежду, а умершего окружало неким героическим ореолом. Но все заключенные, отмеченные как беглые, были мертвы.

— Когда приедем в лагерь, будет хуже, — сказал он.

До лагерей оставалось еще километров двести. Среди ночи Макс от голода и бессонницы впал в некое полубессознательное состояние и оказался на ничейной полосе между минными полями галлюцинаций и колючей проволокой реальности. Он сидел, прижавшись лицом к прохладному стеклу, прикрыв глаза и чувствуя, как на него давит невыносимая тяжесть десятков тел; сначала ему показалось, что запах гниющих водорослей снится ему во сне. Затем он очнулся.

От резкого движения голова Василия упала с его плеча, и бывший охранник повалился Максу на колени. Макс затряс его.

— Просыпайся, — прошептал он. — Нужно уходить.

— А? — сонно пробормотал Василий. — Чего?

— Тихо, — прошипел Макс. — До следующего лагеря мы не доживем. — Он оттолкнул Василия в сторону, переступил через лежавших на полу, пробрался к выходу и схватил за руку человека, опершегося спиной о ступени. — Эй, там скамейка свободная, вон там, сзади. Я хочу немного размяться.

Человек с осунувшимся лицом жадным взглядом уставился на сиденье, не веря своим глазам.

— Второго шанса не будет, — предупредил Макс. — Обещаю, я тебя оттуда не выгоню.

Человек неловко

поднялся и протиснулся мимо Василия на пустое место. Василий спустился к двери и встал рядом с Максом. Каждый раз, когда он пытался задать вопрос, Макс жестом велел ему молчать, боясь, что их услышат.

Наступил рассвет, похожий на вопль отчаяния — жалкий и пронзительный. Никто не хотел встречать этот день, полный жары и жажды. Автобус грохотал и трясся на камнях, поднимая клубы пыли над немощеной дорогой, поэтому только Макс, который всматривался вдаль на каждом холме, заметил бункеры, словно плававшие в крошечном зеленом пруду, окруженном океаном песка и камня.

Затем и остальные заметили лагерь; кто-то заявил, что это мираж, некоторые арестованные слабо засмеялись, решив, что они, наконец, приехали. Но Макс знал, что Разведка никогда не поместит всех политических заключенных в один лагерь — кого-то высадят здесь, кого-то — дальше, их разделят на несколько групп, рассеянных среди чужаков.

Мираж постепенно приближался. Открывались унылые подробности: круглые крыши из рифленого железа; наполовину ушедшие в землю бараки, источенные ветром и песком и приобретшие тусклый цвет окружающей местности; забор с колючей проволокой, вонзавшейся в небо, истекавшее светом; чуть дальше, за забором — озерко зеленовато-бурой грязи.

Стена тел придавила Макса к двери; автобус замедлил ход, остановился, облако пыли постепенно осело. Макс заметил за бункерами обитателей лагеря, выстроившихся на утреннюю перекличку. Над воротами красовалась табличка с надписью:

Исправительный лагерь № 42

«И судим был каждый по делам своим». [73]

Конвоиры спрыгнули с вездеходов. Основная часть осталась стоять рядом, зевая, один человек направился к воротам, где его встретили лагерные охранники.

73

Цитата из Библии: «Тогда отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мертвых, которые были в них; и судим был каждый по делам своим» (Откровение, 20:13).

Макс забарабанил в дверь.

— Молись, — прошептал он, обращаясь к Василию.

— О чем?

— О том, чтобы они подошли к нашему отделению, а не к соседнему.

«О том, чтобы Дрожин получил мое сообщение и послал кого-нибудь нам навстречу», — хотелось ему добавить. Кулак онемел, и Макс начал стучать в дверь локтем. Остальные, не понимая хорошенько, в чем дело, последовали его примеру и заколотили в стены и решетки.

Лагерный капеллан в сопровождении помощника и нескольких солдат, хромая, приблизился к воротам. Пыльная серая одежда без знаков различия мешком висела на их истощенных телах. Начальников лагерей по-прежнему называли капелланами, а не директорами, несмотря на революцию, потому что лагеря формально предназначались для искупления грехов. «Дрожин, приди за мной и забери меня отсюда», — мысленно богохульствовал Макс, — и я обещаю стать хорошим человеком.