Лучшая защита
Шрифт:
— Метро прямо и налево. — Руперт встретился с ним взглядом. — Руку уберите.
— К сожалению, я и кредитку пока не завел.
— Вчера родились? — Ульрих вдруг понял, где видел людей с такими глазами. — Сколько отмотал?
— Извините? — Новый сосед недоуменно поднял брови. — А-а, вы об этом…
— Об этом. Судя по одежке, не меньше десяти? И что, не насиделся? Если желаешь, могу устроить вторую ходку. Например, за вторжение в частные владения.
— Простите, господин следователь. — Мужчина убрал руку, и дверца
Руперт взглянул в зеркало. Человек стоял на месте, глядя куда-то в пространство. Уходить он не спешил. Да, скорее всего, ему и некуда было идти. После десяти лет отсидки остаются только воспоминания и сомнительные знакомства, обычно приводящие к рецидиву. Хотя этот кадр на закоренелого уголовника не походил. А если присмотреться повнимательнее… Выправка как у военного и прическа… И взгляд этот проклятый! Ни дать ни взять — на смотре стоит, в строю. И словечек жаргонных не понимает. В военной тюрьме, что ли, чалился? Ульрих ткнул в сенсор, и дверца снова открылась.
— Эй, дембель, а что ты в центре забыл?
На русское словечко «дембель» мужчина откликнулся охотно. Он смущенно улыбнулся и спрятал руки за спину.
— Да мне все равно, куда… Я поговорить с вами хотел.
— Ну, приходи в прокуратуру.
— Так ведь у меня, кроме «справки о демобилизации», ничего нет. Ни доехать до вас, ни пропуск выписать.
— Пропуск и по справке можно оформить, — усмехнулся Руперт. — А вот доехать… Ладно, садись, если не брезгуешь в одной машине со следователем ехать.
— Я не уголовник. — Человек произнес это чуть обиженно. — И зла ни на кого не держу. Наказан я был вполне справедливо. Даже мягко. Будь я судьей, я бы…
— Двадцать дал вместо десяти? — Следователь недоверчиво ухмыльнулся.
— Расстрелял бы к чертовой матери. — Военный нервно потер ладони. — Выслушайте меня, пожалуй-ста, господин следователь, прямо сейчас.
— Что за спешка? — Ульрих приказал машине отправляться. — Десять лет дело терпело. Лицензия кончается?
— Я… — Человек обернулся и бросил взгляд на подъезд, будто стараясь запомнить, как теперь выглядит его жилище. — Я не хочу появляться в прокуратуре.
— Это почему? Ты же теперь честный человек.
— Я — да.
— Вот как?! — Ульрих удивленно крякнул. — А в Генпрокуратуре, значит, не честные?
— Не все. У меня есть доказательства, что один из сотрудников вашего ведомства замешан в… заговоре.
— Ну да, — рассмеялся Руперт. — В заговоре молчания. Чего ж ты ко мне подкатился? Может, я и есть тот негодяй, только хорошо замаскированный?
— Нет, это не вы.
— Это почему? — Следователь состроил смешную, по его мнению, физиономию.
— Я знаю всех подозреваемых поименно. В заговоре участвует как минимум полсотни человек из разных государственных и частных контор.
Ульрих подавился очередным смешком и вытаращился на соседа. Вообще-то такие погасшие глаза бывают не только у вышедших на свободу. Есть еще одна категория граждан — пациенты дурдома. В прокуратуру частенько приходят подобные типы, и большинство как раз с разоблачениями всевозможных заговоров.
— Ну-ну, — разочарованно вздохнул Руперт. — И кто из них главный заговорщик?
— А вот это мне неизвестно. — Военный пожал плечами. — Но я точно знаю, что он использует остальных вслепую. Проблема именно в этом, а не в самом факте заговора.
— Это как? — Ульрих решил поддерживать беседу, исключительно чтобы не дать мужчине повода сорваться с катушек.
Пока он бредит, он не опасен. А вот если объявить, что все его умозаключения полнейшая чушь, надломленная психика соседа может не выдержать. В одиночку унимать буйнопомешанного Руперту не улыбалось. Лучше пусть парень выговорится… До прокуратуры ехать недалеко. А там будет видно. Если что, охрана поможет скрутить несчастного и вернуть туда, откуда его явно преждевременно выписали.
— Никто, кроме этого человека, не знает, кому на самом деле выгодно существование Группы.
— Группы? И все?
— Да.
— Какое-то невпечатляющее название. Давайте назовем ее «Группа Возмездия» или «Группа Черный Шторм»…
— Я серьезно, господин следователь. Вы напрасно считаете меня сумасшедшим.
— Хорошо, будь по-вашему, просто Группа. Но в чем тут криминал? В том, что один заговорщик мутит воду, а остальные верят ему на слово? Он, как заправский сектант, выманивает у соратников деньги на борьбу с коварным противником? И кто этот противник по его версии? Прокуратура здесь каким боком?
— Я же сказал, кое-кто из вашего ведомства состоит в Группе.
— Ну и на здоровье! Я, например, тоже состою в группе психоразгрузки. Каждый месяц в первую пятницу хожу на занятия.
Никуда, конечно, Ульрих не ходил, но собеседника надо было мягко увести в сторону от болезненной темы, и следователь старался, как мог.
— Вы упорно не хотите мне поверить. Пока Группа сориентирована на ложные цели, она опасна. Она держит под контролем все Нации и планомерно ведет их к полнейшему краху. Но что особенно скверно — члены Группы считают, что действуют во благо государства. Они уверены, что защищают Землю и колонии от происков внешнего врага.
— Какого это «внешнего»? — Руперт невольно заинтересовался. — Совсем внешнего? Чужих, что ли?
— Да.
— Знаешь что, парень… — Ульрих откинулся на спинку и тяжело вздохнул.
— Лечиться мне поздно, — перебил его военный. — Насчет угрозы инопланетного вторжения — не моя идея. Я отношусь к ней так же, как и все нормальные люди. Но Группа считает иначе. И я уверен, что в этом их убедил главный заговорщик. Ему это по какой-то причине выгодно.
— Причины ты, конечно, не знаешь, как и настоящего имени злого гения.