Лучше не бывает
Шрифт:
— Я не уверен, что смогу, — сказал Дьюкейн. — Вы были свидетелем убийства.
Биран взял стул, стоявший у стены, и сел.
— Завтра я буду считать себя идиотом, — сказал он. — Вы оказались не таким уж умником. А я-то думал! Я пришел сюда в полной уверенности, что вам многое известно, и поэтому решил исповедаться перед вами. Я даже не дал себе времени придумать новый план. Я должен был бы уйти через полчаса после начала нашей беседы. Но я был как будто зачарован. Если бы я вам не рассказал, вы бы, скорей всего, никогда не узнали бы. Неужели ваши смутные подозрения и неубедительные выводы — это
— Я не знаю, — сказал Дьюкейн. — Я действительно не знаю. Я еще не решил, что делать. Но я хотел прежде всего поговорить с вами. Если бы вы не пришли ко мне, я бы сам пришел к вам.
У него на языке вертелось: правильно, что вы все мне рассказали. Но какой смысл говорить это. Произносить этого не нужно. Дьюкейн ведь не судья, не школьный учитель и не священник. Биран в этот момент чувствовал, что напряжение, мучившее его столько времени, ослабло, а его полной размышлений тревоге пришел конец, но зато явилась мысль, что он совершил чудовищную ошибку. Самое милосердное, что мог сделать для него Дьюкейн, — избавить его от последнего сожаления. Он сказал:
— Если бы вы и не сказали, это все равно каким-нибудь образом вышло бы наружу. Мак-Грат мог бы разузнать. И, понимая, что все это дело было для меня одной большой загадкой, вряд ли бы я мог написать отчет, не упоминая вас.
— Хорошо, ну а теперь, когда я все рассказал, вы намерены упомянуть меня?
Дьюкейн почувствовал, что он очень, очень устал. Ему бы хотелось, чтобы это расследование подошло к концу. Он хотел бы вернуться к своим научным занятиям. Он сказал:
— Не думаю, что удастся скрыть совершение убийства. Это мой долг, даже с профессиональной точки зрения.
— К черту ваш долг, — сказал Биран. Он встал, отбросив стул одной рукой. — Буду ли я считаться соучастником, когда об этом узнают официальные лица?
— Боюсь, что да.
— Это будет концом моей карьеры.
— Да. Мне очень жаль, Биран. Но сейчас я не вижу, как я могу защитить вас. Даже не учитывая то, что вы видели, как совершилось убийство, и то, что вы скрыли признание убийцы, я просто должен дать представление об этом деле во всей полноте. Я мог бы скрыть только то, что не имеет прямого отношения к тому, что я обязан был расследовать. Но это имеет отношение. Особенно имеет отношение к делу эта записка, которую я забираю, если вы не возражаете. Моей целью было узнать, почему Рэдичи покончил с собой. Этот клочок бумаги дает полный ответ на этот вопрос.
— Разве недостаточно, что вызнаете ответ на этот вопрос? Вы можете сообщить властям с чистой совестью, что секреты государства не пострадали. Конечно, славы вы получите меньше…
— Дело не в славе, — сказал Дьюкейн. — Просто я должен сделать свою работу наилучшим образом. Простите, Биран, я не хочу вас расстраивать, но вы должны понять…
— Да, да. Я понимаю. Долг, работа. Это должно вас волновать. Вы должны быть вознаграждены за их выполнение. Но я не понимаю теории возмездия. Я — хороший слуга общества и хочу продолжать им быть. Не хочу начинать жизнь сначала. На самом деле
— Я бы не назвал это безобидным, — сказал Дьюкейн. — Я думаю, вам не следует больше встречаться с Джуди Мак-Грат.
— Почему? Она вам самому приглянулась?
— Конечно, нет. Просто человек вашего ранга…
— Благодаря вам у меня теперь не будет никакого ранга. И, кажется, я могу общаться с кем пожелаю. Но надо признать, что вы теперь командуете. Вы теперь босс. Вы можете мне приказывать, вы можете ставить условия, если, конечно, вы поможете мне выпутаться, вот так.
— Довольно, довольно, довольно, — сказал Дьюкейн. Он чувствовал себя неловко. Не надо было упоминать Джуди. Он сказал: — Послушайте. Сейчас вам лучше уйти. Обещаю, что дня два-три ничего предпринимать не буду. И, вообще, ничего не предприму, пока снова не поговорю с вами. И, разумеется, я никому об этом и словом не обмолвлюсь. Я все тщательно обдумаю. Сейчас, пожалуйста, уходите.
Дьюкейн распахнул двери гостиной, и они оба вышли в холл.
— Вы пришли без пальто?
— Да, сегодня тепло.
— Что ж, благодарю за визит.
Биран коротко рассмеялся. Дьюкейн открыл входную дверь. Они помедлили на пороге.
Дьюкейн почувствовал необходимость прикоснуться к Бирану. Он на мгновение положил руку ему на плечо почти робким жестом. Биран сделал шаг назад, а потом протянул ему руку. Они торопливо обменялись рукопожатием, и Биран исчез.
Дьюкейн закрыл дверь, повернулся и понял, как он устал; тут он заметил, что стоит на письме, лежащем на коврике. Наверно, кто-то просто подсунул его под дверь. Оно было от Мак-Грата.
С чувством глубокого уныния Дьюкейн взял его в гостиную. В комнате еще царила атмосфера напряженности и печали. Он раздраженно разорвал по краю конверт. Послание гласило:
«Дорогой сэр,
Так как вы не выполнили моей просьбы, я отправляю одно из писем заинтересованной особе. У меня остается еще одно, пока я не отсылаю его, надеясь, что вы все же выполните обещание и договоритесь со мной. Цифры те же самые, впрочем, можем все обсудить. Я осмелюсь позвонить вам завтра утром.
Кому он послал письмо? — думал Дьюкейн. Кейт еще в отъезде, Джессика не ответила на его открытку. Какая разница, думал он. Он пошлет и второе тоже на днях. Он поколебался немного, а потом разорвал письмо Мак-Грата. Он не мог предъявить ему серьезных обвинений. И они оба знали это. Конечно, он не должен был рисковать и подвергать этому Кейт и Джессику. Страдать должен он один.
Признание Рэдичи лежало на столе. Дьюкейн положил его в свой секретер и запер, даже не взглянув на его содержание еще раз. Он хотел избавиться от представления о том, как Рэдичи писал его, содрогаясь от убийственной, саморазрушительной ненависти. Дьюкейн не находил в себе сил пожалеть Рэдичи, и не надо о нем думать. Мне тошно, тошно, сказал он себе. Выключив свет в гостиной, он стал подниматься по лестнице.