Лучше умереть!
Шрифт:
— Хотел бы я знать, с чего эти люди суют нос не в свое дело? — пробормотал Соливо. — Беспрецедентная наглость!
Лже-Арман продолжал:
— Достаточно какого-нибудь пустяка — и все всплывет наружу! Одно неосторожное слово — и все пропало. Полный крах! Да это все равно как если бы корабль затонул по прибытии в порт! С ума сойти можно!
И Поль Арман, словно обезумев, схватился за голову.
— Ну же, успокойся, ну! — сказал Овид. — Еще ничто не потеряно, дружище. Согласен: те ужасы, о которых ты говоришь, вполне могут случиться, но ведь с таким же успехом все может выйти совсем иначе. Да, Жанна может заговорить. Но что она скажет? Согласен: она может узнать тебя, а ты заявишь: « Эта женщина бредит! Жак Гаро умер, его больше нет. А меня зовут Поль Арман! Я могу доказать это…»
— Ну да! — уныло произнес миллионер. — Ты же сам сумел выяснить, что Поль Арман умер в Женеве… Почему же другие не смогут сделать этого? Говорю же тебе: нам грозит страшная опасность! И пока Жанна Фортье жива, опасность будет постоянно расти…
— Значит, ты хочешь, чтобы она умерла? — тихо спросил Соливо.
— Для нас это было бы спасением.
— Подумай хорошенько! Разве преступление не может повлечь за собой куда более страшные последствия, нежели разоблачение? Раз Жорж Дарье и Люси знают, что ты угрожал Жанне Фортье, почему бы им не вообразить, что ты имеешь самое непосредственное отношение к ее внезапной смерти?
— После того что произошло, такая мысль и в самом деле может у них появиться, если речь вдруг пойдет об убийстве…
— А о чем же тогда речь?
— Нужно так все подстроить, чтобы было похоже на несчастный случай, в котором не виноват никто; нам необходимо любой ценой избежать краха, ибо сейчас он, по-моему, просто неотвратим. Подумай: твое благосостояние напрямую зависит от моего. Мой крах станет и твоим. И прощай тогда кругленькая рента!
— Хватит! Не говори глупостей! Теперь нищета была бы для меня просто непереносима! Да я скорее с голоду умру, чем пойду зарабатывать себе в поте лица на хлеб насущный!
— Тогда поставь на карту все. Ну что, решился? Сделаешь все, что нужно?
— Придется!
— Только смотри: никаких ножей и револьверов: это не должно выглядеть как убийство.
— Будь спокоен! Мы хорошенько все замаскируем и так обстряпаем, что получится самый что ни на есть натуральный несчастный случай. Не бойся: я надеюсь, что и на этот раз мне удастся что-нибудь придумать, мы выпутаемся!
Поль Арман вынул бумажник, достал деньги и передал сообщнику — купюры мгновенно перекочевали в карман Соливо; неспешно попивая шартрез, тот спросил:
— Нам еще о чем-то серьезном нужно поговорить?
— Нет, это все…
— Тогда пойду домой. Мне нужно продумать план действий.
И жалкий «труженик», пожав руку сообщнику-миллионеру, удалился. Овид Соливо решил очертя голову впутаться в эту историю. Он верил в счастливую звезду «братца» и полагал, что чем тяжелее будет цепь преступных деяний, связывающая их, тем легче взять верх над «родственничком» и заставить его сполна платить по всем счетам.
В три часа ночи Овид Соливо спрыгнул с кровати, зажег свечу, напялил старую изношенную и драную одежду, вымазал щеки в кирпично-красный цвет, а вокруг глаз — в темно-коричневый, мягким карандашом слегка изменил форму губ, надел на голову бесформенную фуражку, взял под мышку довольно большой холщовый мешок и вооружился крючком, с каким обычно ходят старьевщики; переодевшись таким образом, он вышел из дома, отправился на остров Сен-Луи и там, делая вид, будто внимательно изучает мусорные кучи, стал наблюдать за домом 9 по набережной Бурбонов.
Пробило пять утра. Дверь дома 9 открылась, и вышла вдова Пьера Фортье. Овид в этот момент рылся в куче мусора как раз напротив; по рабочему фартуку — такие носят все парижские разносчицы хлеба — он узнал женщину.
«Должно быть, это она, — подумал злодей, — значит, не зря я тут торчал…»
Он двинулся вслед за ней, ни на минуту не забывая о мусорных кучах вдоль дороги. Жанна подошла к булочной Лебре как раз в тот момент, когда Овид поворачивал с набережной Августинцев на улицу Дофина. Их отделяло друг от друга от силы шагов двадцать пять. Поскольку лавка была еще закрыта, Жанна нырнула в какой-то темный проход и исчезла из виду.
«Вот та самая булочная, — подумал Овид, — в которой она работает. Но в самом ли деле она именно та женщина, что нужна мне?»
В этот момент дверь лавки отворилась, и опять появилась Жанна — она помогала служанке открыть ставни. Из помещения за лавкой вышли еще две разносчицы хлеба.
— Госпожа Перрен, — сказала одна из них, обращаясь к Жанне, — мы идем в « Привал булочников». Сегодня мы всех угощаем.
— Ступайте, милые, — ответила Жанна. — Я догоню.
Овид, подошедший поближе, все слышал.
— Госпожа Перрен — это, конечно же, она и есть, — прошептал он. — Определенно она. И она собирается в « Привал булочников». Нужно узнать на всякий случай, где это…
Овид не стал дожидаться Жанну, а отправился вслед за женщинами; на ходу он снял с себя халат, запихал его в мешок, надвинул фуражку на глаза и проследовал в винную лавку.
В переднем помещении восседал за стойкой хозяин заведения; там же находился отдельный кабинет, отделенный от обеденного зала застекленной стенкой. Сквозь небольшое пространство меж некогда белых шторок можно было видеть все, что там происходит; вдобавок в стене была форточка. Овид заказал белого вина и тут же, стоя, принялся пить. Явилась Жанна; она прошла у него за спиной в обеденный зал. Как только она вошла туда, ее сразу же окружили люди.
— Здравствуйте, мамаша Лизон, — приветствовали ее одни.
— Здравствуйте, госпожа Перрен, — говорили другие. Все с откровенной теплотой пожимали ей руку. Все любили Жанну Фортье, и Овид не мог не заметить этого, глядя, как радостно ее здесь встречают. Он расплатился за вино, вышел, взял свой мешок и крючок, вернулся к булочной Лебре и вновь самым добросовестнейшим образом принялся изучать близлежащие мусорные кучи. Он ходил от одного мусорного ящика к другому, прилежно орудовал в них крючком, не упуская при этом из виду булочной. Наконец появилась Жанна с двумя другими разносчицами — они тоже работали у Лебре.
Затем Жанна отправилась на разноску, начав работу с улицы Сен-Андре-дез-Ар; она ходила от дома к дому, и тележка из ивовых прутьев становилась потихоньку все легче. Жанна обошла все улицы, пересекавшиеся с Сент-Андре-дез-Ар, прошла по улице Сегье, потом — по Жи-ле-Кер, обслужила клиентов на площади Сен-Мишель, на набережной Сен-Мишель, на всех прилегавших к ней улицах, на площади Мобер и наконец оказалась на острове Сен-Луи. В половине девятого она закончила и остановилась напротив своего дома, куда относила хлеб в последнюю очередь. Овид ни на мгновение не терял ее из виду: все время шел за ней, а когда она заходила куда-нибудь, останавливался.