Лучше умереть!
Шрифт:
— А что с отцом ваших детей?
Жанна вытерла бежавшие по щекам крупные слезы и едва слышно ответила:
— Он умер.
— Вот как! Вы, стало быть, вдова?
— Да, сударь.
— Но для того, чтобы подыскать вам работу и кому-либо вас рекомендовать, я должен знать, кто вы. У вас есть документ, удостоверяющий вашу личность?
Женщина задрожала всем телом.
— Документ? — пролепетала она.
— Да. Вы, наверное, сами понимаете, что для того, чтобы человека, совершенно чужого в этих краях, пустили работать в какой-нибудь дом, нужна рекомендация. Без нее никто вас взять не согласится.
Жанна смертельно побледнела. Растерянность несчастной вдовы не ускользнула от священника.
— Как вас зовут?… — продолжал он расспрашивать.
— Жанна… — ответила женщина.
— Это имя. Раз вы были замужем, значит, носите фамилию мужа. Ну так? Ваша фамилия?
Ни лгать, ни даже молчать в нерешительности смысла не имело. Нужно было облегчить себе душу.
— Жанна Фортье… — с трудом выдавила из себя беглянка.
— Жанна Фортье! — повторил господин Ложье. — И вы из Альфорвилля…
Жертва Жака Гаро, насмерть перепуганная, вскочила на ноги.
— А! — вскричала она. — Вам все известно!
— Да, несчастное заблудшее создание, я все знаю, — сказал священник, взяв ее за руку. — Знаю, что вас разыскивает полиция…
— Меня! Полиция! В чем же меня обвиняют?
— В поджоге завода и убийстве господина Лабру.
— Но это неправда! Неправда! — содрогнувшись от ужаса, дрожащим голосом воскликнула Жанна. — Перед Господом Богом, головой моего сына, которого люблю больше всех в этом мире, клянусь, что я ни в чем не виновата!
Священник, его сестра и Этьен, пораженные тем тоном, которым женщина произнесла эти слова, и выражением ее лица, переглянулись.
— Но зачем же было бежать, если вы ни в чем не виноваты? Зачем скрываться? — спросил священник.
— Почему я сбежала? Почему скрываюсь? Да, вы правы, именно это и делает все обвинения правдоподобными, а приговор — неизбежным. Я сбежала потому, что знаю: мне не спастись… хотя было у меня доказательство моей невиновности, неопровержимое доказательство…
— И что же с ним случилось?…
— Огонь сожрал его, как и все остальное! Ах! Я расскажу вам все, господин кюре; вы сумеете придать мне сил, дабы я могла принять на себя грядущие муки, ибо отныне все мое существование превратится в сплошную пытку. Несчастья преследуют меня… все на меня обрушилось… а я ни в чем не виновата…
— Но как же поверить вам?
— Ах! Я сама знаю, что это трудно. Но все же выслушайте меня… Выслушайте и сами рассудите…
И лихорадочно, торопливо, задыхаясь от волнения, то и дело захлебываясь в рыданиях, Жанна рассказала о смерти мужа, погибшего при взрыве на заводе господина Лабру, о том, как ее взяли на работу, о дикой страсти, охватившей старшего мастера Жака Гаро, и его домогательствах; рассказала о письме, которым он пытался склонить ее уехать с ним, о том, как она это письмо истолковала; она вспомнила точные выражения и целые фразы; и, наконец, поведала о том ужасе, который охватил ее, когда начался пожар, и описала, как вошла во флигель и обнаружила Жака возле трупа инженера. Повторила слова и угрозы в ее адрес, сказанные этим подлецом в тот момент, когда он силой пытался вынудить ее бежать вместе с ним.
— Только тогда, — продолжала Жанна, — до меня стало доходить, о чем шла речь в письме. Состоянием, которое он предлагал мне, были деньги господина Лабру, и он намеревался их украсть! Я побежала было за этим письмом — бесценным доказательством моей невиновности, единственным шансом на спасение, но было уже слишком поздно! Мое жилище вовсю трещало, охваченное огнем, а люди уже кричали о том, что это я подожгла завод. Тогда я совсем потеряла голову и бросилась бежать, как безумная, прижимая к себе сына. Вот вам, сударь, правда, вся до конца. Я ни в чем не виновата. Спасением души моей, жизнью сына еще раз клянусь вам.
Тон, которым говорила Жанна, посеял доверие в душах присутствующих.
— Когда мать клянется головой ребенка, она не может лгать, — сказал кюре. — Я верю вам. Но объясните: как получилось, что Жак Гаро погиб на пожаре, пав, как утверждают, жертвой собственной преданности хозяину?
— Погиб! — вскричала Жанна. — Пал жертвой собственной преданности! Да Бог с вами!
— Статья в газете вполне однозначно это утверждает.
— Тогда и тени надежды не осталось! — прошептала женщина. — Если Жак Гаро мертв, то добиться моего оправдания уже не в силах человеческих. На одно я могла надеяться: что этот негодяй не посмеет лгать, глядя мне в глаза. Последняя надежда рухнула. Теперь все кончено.
— Успокойтесь, мое бедное дитя, прошу вас! — сказал священник. — Конечно, вы виноваты в том, что сбежали с завода, охрану которого вам доверили. Вы должны были оставаться на месте происшествия, ответить на все вопросы, опровергнуть все обвинения. Ваш побег — серьезная ошибка, но отнюдь не преступление. Чудовищное стечение обстоятельств, нагромождение ложных улик, которые свидетельствуют против вас, лишь усугубляя вашу вину, выглядят вполне правдоподобно, но ваш голос, ваш взгляд опровергают их.
— А станут ли судьи вслушиваться в мой голос? Заглянут ли они мне в глаза? — безутешно проговорила Жанна.
— Нужно опередить все обвинения, самой предстать перед судьями и крикнуть им: « Я невиновна, клянусь вам!» Может быть, ваша клятва произведет на них то же впечатление, что и на меня? И в душе у них созреет то же доверие, что и в моей? Я не могу этого утверждать, не знаю, но надеюсь и хочу верить. Единственное, в чем я абсолютно уверен, так в том, что вы сильны духом и не должны бояться опасности, какой бы большой она ни была.
Слова священника повергли Жанну в явное смятение.
— Но если я сама к ним явлюсь, — воскликнула она, — меня же посадят в тюрьму! Разлучат с сыном!
— Это, к несчастью, неизбежно, но винить стоит лишь себя: вы же сами убежали… Не стоит колебаться… Подумайте о том, что они, может быть, вот-вот явятся за вами сюда.
— Сюда! — повторила Жанна. — В ваш дом…
— Мой дом не располагает, увы, правом неприкосновенности перед мирским правосудием!
— А как же моя девочка у кормилицы… — рыдая, воскликнула молодая вдова, — а как же мой сын, Жорж…