Лучше умереть!
Шрифт:
— А что за план?
— Переехать жить во Францию.
У обоих «братьев» по телу побежали мурашки.
— Во Францию! — хором повторили они.
— Ну да! Конечно же, во Францию! На родину моего отца. И вашу тоже, дорогой Овид! А если это ваша родина, то и моя, ибо я — француженка! Я обожаю Францию, хотя никогда ее не видела. И хочу туда поехать… жить там и там же умереть!
— Милая моя, почему ты говоришь о смерти?… — воскликнул Жак, обняв светловолосую головку Мэри и прижимая ее к груди.
— О! Я вовсе не хочу умереть, поверь! — со смехом ответила девушка. — Наоборот, я хочу жить. Здесь я умру молодой, потому что здесь все нагоняет на меня тоску. Америка мне просто отвратительна… Меня влечет Париж… Париж — город чудес!… По-моему, в Париже мне будет легче дышаться, чем в Нью-Йорке… и совсем пройдут эти приступы удушья.
— Но, детка, дорогая, — возразил Жак, — нам ведь никто не мешает хоть сию минуту на пару месяцев отправиться во Францию.
— О! Нет! Нет! Только не это!… — возмутилась Мэри. — Всякие полумеры мне противны. Я хочу, чтобы ты ликвидировал все свои дела, перевел состояние в деньги и чтобы мы переехали во Францию — навсегда.
Тут вмешался Овид Соливо.
— Продать такой завод!… — с мрачным видом сказал он. — Уехать из Америки!… Но это же нелепо!… Бессмысленно!…
— Ради Бога, дорогой Овид! Вы сами себе хозяин и можете оставаться в Нью-Йорке. Я вовсе не настаиваю — о! нисколечко не настаиваю — на том, чтобы вы ехали с нами. Но сама хочу уехать. Если я останусь здесь, то просто умру.
— Опять! — прошептал расстроенный отец. — Да что с тобой такое нынче утром, откуда эти мрачные мысли?
— Не знаю… ничего особенного со мной не происходит… просто тоска заела… и она сведет меня в могилу… только и всего.
И Мэри разрыдалась. Жак обнял ее, и крупная слеза, скатившись по щеке несчастного, упала на волосы девушки.
— Успокойся, детка… — срывающимся голосом произнес он. — Успокойся, умоляю тебя… Все твои желания исполнятся… Мы с тобой уедем во Францию. Но что мы будем делать в Париже?
— Просто жить, ведь у нас достаточно для этого денег. Купим особняк в самом красивом квартале Парижа. Будем ходить в театры, принимать толпы гостей.
— И очень скоро нам до смерти надоест такая жизнь — полная бесконечной бессмысленной суеты.
— Никогда не надоест!
— Лично мне будет не хватать работы… движения.
— Ты все еще хочешь работать! Зачем тебе это, если ты и так уже слишком богат?
— Не из-за денег; видишь ли, работа — это моя жизнь.
Мэри с улыбкой посмотрела на отца и сказала:
— Хорошо! Что тебе мешает продать завод здесь и построить во Франции точно такой же? Ты — один из виднейших инженеров и лучший в Соединенных Штатах изобретатель. Имя Поля Армана знают все. Мне бы хотелось, чтобы такое же положение ты занял и в родной стране. Твоя слава вместе с тобой переедет во Францию, и очень скоро ты станешь там так же знаменит, как и в Америке.
Жак Гаро слушал, сдвинув брови.
— Во Франции ты построишь великолепный завод, такой же большой, как в Нью-Йорке. Внедришь свое последнее изобретение — железнодорожные тормоза мгновенного действия. Они там просто фурор произведут. И привлекут к тебе внимание правительства. Тебе вручат какую-нибудь награду, а я буду гордиться тобой и радоваться! Ну, решено, да? Осталось только продать завод, а это не отнимет у нас много времени, потому что тебе не раз предлагали уже это сделать, — и едем! Вы едете с нами, дорогой Овид?
— Там будет видно, малышка, там будет видно… — усмехаясь, ответил Овид.
В глазах Мэри сверкнуло нетерпение.
— Как вам угодно! — сухо сказала она. — Судя по вашему виду, вы намерены сделать все возможное, чтобы помешать отцу исполнить мое желание, но тем не менее, как бы вы ни сопротивлялись, будет по-моему. Я хочу во Францию. Воздух Франции мне просто жизненно необходим, и, если отец откажется отвезти меня туда, я умру! И вы прекрасно понимаете, что он не откажется… Через неделю мы уедем.
И девушка, раздраженная тем, что ей осмелились перечить, быстро вышла из столовой, чтобы вволю поплакать в одиночестве. Лже-Арман остался наедине с Овидом.
— И ты намерен потворствовать этому нелепому капризу? — спросил Соливо.
— А как я могу не -потворствовать? Ты же слышал… Она заболеет… умрет…
— Значит, через неделю вы едете?
— Да.
— О! Чисто отцовская глупость! — воскликнул Овид, пожимая плечами. — Твоя дочь вполне может похвастаться тем, что в свое удовольствие водит тебя за нос!
— Но Мэри права… — возразил Жак. — Я уже достаточно много сделал для Америки. Стоит теперь и с родиной поделиться результатами своих трудов да бессонных ночей. Мы поедем во Францию… Дэвидсон в свое время предлагал мне серьезного покупателя. Сейчас же поеду и продам завод по той цене, которую он предложил.
— Нам нужно серьезно поговорить, братец, — вдруг резко сказал Соливо.
— Хорошо, слушаю тебя…
— Нет, не здесь.
— Почему?
— Потому что то, что я намерен сказать, не должен слышать никто, — понизив голос, сказал Овид.
Поль Арман с подозрением глянул на «братца».
— Что же ты мне такое намерен сообщить?
— Скоро узнаешь; еще раз повторяю: идем в кабинет. Разговор будет недолгим.
Владелец миллионов тоскливо пожал плечами, потом вдруг решительно встал.
— Хорошо! Идем… — хмуро сказал он.
И «братья» удалились в достаточно изолированный от прочего мира рабочий кабинет. Жак произнес:
— Ну, теперь мы одни. Говори! Дверь я запер на ключ.
— Значит, братец мой, — начал Овид, усевшись верхом на стул и облокотившись на его спинку, — ты решил покинуть Америку?