Лучше умереть!
Шрифт:
Из коробки было извлечено бальное платье. За столь короткое время Люси умудрилась сшить просто шедевр; платье сидело великолепно, и клиентка не могла не заметить этого сразу же. Тем не менее ей тут же понадобилось чуть подправить корсаж. Несмотря на то, что работала мастерица на удивление быстро и ловко, на это ушло двадцать минут. Теперь оставалось лишь прикрепить гирлянды из живых цветов — работа тоже весьма кропотливая. Тяжело вздохнув, Люси безропотно принялась за дело.
Было девять вечера. Служанка госпожи Лебре ушла в аптеку за лекарством — хозяйке становилось все хуже. Мамаша Лизон сидела в лавке, дожидаясь возвращения служанки и господина Лебре. В десять минут десятого хозяин приехал.
— Как наша хозяйка, мамаша Лизон? — спросил он прямо с порога.
— Очень плоха, господин Лебре. Вот уже два часа она чуть не каждую минуту спрашивает, не вернулись ли вы. Хочет с вами поговорить…
Господин Лебре поднялся к жене, с нетерпением ждавшей его прихода. Когда он подошел к кровати, она протянула ему руку. Лебре ласково сжал ее в своих ладонях. И, хотя по натуре булочник избытком нежности не отличался, сердце его болезненно сжалось: на бледном лице жены он ясно увидел печать смерти.
— Ну что, бедная моя, тебе все так же плохо?… — почти растроганно спросил он.
— Плохо… очень плохо… — едва слышно ответила госпожа Лебре; она была очень слаба. — Все кончено… Я скоро умру.
Слезы выступили на глазах ее мужа.
— Ну что ты! — сказал он. — Что еще за глупости?
— Я умру… — повторила госпожа Лебре. — Да, я это чувствую! Я скоро покину тебя, дружок… навсегда покину… Жестоко это, ведь я так тебя любила. А пока жива, хочу попросить тебя кое о чем…
— О чем? Говори скорее… Я все для тебя сделаю.
— Ну хорошо! Я хотела бы повидаться с матерью.
Лебре аж подскочил.
— С матерью!… — пробормотал он в растерянности.
— О! Я знаю, что она была к тебе очень несправедлива… Но ведь и ты тоже хорош… Вы один другого стоите… Может даже, ты гораздо больше виноват во всем… Да какое это теперь имеет значение? Не допустишь же ты, чтоб я умерла, так и не простившись с матерью… У меня, кроме вас двоих, никого на свете нет; сердце разрывается при мысли, что я уйду из жизни, так и не повидавшись с ней…
— Она ни за что не согласится приехать, — заметил булочник. — Ни за что на свете!… Я ведь хорошо ее знаю.
— Ошибаешься, — еще более слабым голосом произнесла больная. — Согласится, если ты напишешь ей, что сожалеешь о том, что между вами произошло, просишь простить тебя и как можно скорее приехать, если она хочет застать меня в живых.
— Не стану я этого писать, — воспротивился Лебре.
— Значит, ты хочешь, чтобы я умерла безутешной… Нет… нет… не можешь ты поступить так жестоко… — с трудом проговорила несчастная, и слезы покатились у нее по щекам.
Булочник, опустив голову, погрузился в раздумья. Человек он был неуживчивый, мстительный и упрямый, как бретонец; тем не менее он подумал: «Она права. Было бы жестоко перед смертью не дать ей увидеться с матерью. Совесть потом замучает. До конца дней простить себя не смогу…»
И внезапно заявил:
— Я напишу ей…
— О! Спасибо, спасибо тебе, дружок… — воскликнула больная и умоляюще сложила руки. — Ты так добр. Только напиши сейчас же! Может ведь оказаться так, что завтра будет уже поздно. Я чувствую, что силы покидают меня и близится конец.
— Но как же письмо дойдет ночью?
— Мамаша Лизон отвезет его в Гаренн-Коломб и вернется сюда вместе с матерью, так что я уже этой ночью смогу повидаться с ней.
— Напишу, раз ты просишь.
Булочник спустился вниз. Через четверть часа он передал письмо мамаше Лизон.
— Езжайте скорее, — сказал он, — вот вам деньги. Возьмете извозчика до вокзала и обратно…
С этими словами он вложил в руку Жанны четыре монетки по сто су, и она поспешно вышла. В десять девятнадцать Жанна была уже на станции Буа-Коломб, откуда бегом бросилась в Гаренн по уже знакомой ей тропинке. Вскоре она добралась до Парижской дороги. Перед домом госпожи Лебель она остановилась и изо всех сил принялась дергать за цепочку колокольчика. Минуты две она не отпускала ее, так что звон стоял неописуемый. Наконец откуда-то из глубины сады донесся голос служанки:
— Кто там? Кто так звонит?
— У меня письмо от господина Лебре, его жена при смерти… — ответила Жанна.
— Подождите…
Жанна ждала. Служанка открыла ей и, узнав, сказала:
— Так это опять вы! Значит, дочке моей госпожи хуже?
— Бедняжке считанные часы остались…
Госпожа Лебель, поспешно натянув нижнюю юбку и ночную кофту, спустилась вниз и со свечой в руке ждала их в дверях на первом этаже.
— Вам письмо, сударыня… — быстро сказала Жанна. — От вашего зятя, господина Лебре, очень срочное…
Госпожа Лебель с величественным видом взяла письмо и, вскрыв конверт, прочитала — лицо ее оставалось совершенно бесстрастным.
— Ну хорошо… — холодно произнесла она. — Господин зять изволили сдаться… именно этого я и добивалась… Жюстин, быстро подайте мне платье, накидку и сами тоже оденьтесь. Поедем в Париж последним поездом. Я не хочу, чтобы моя дочь умерла, так и не простившись со мной.
И добавила, обращаясь к разносчице хлеба:
— Ждите нас здесь. Мы быстро…
А на вилле господина мэра Люси закончила прикалывать гирлянды из живых цветов на платье его жены — ей это удалось сделать даже быстрее, чем она думала. Время было уже позднее, а девушка ни за что на свете не хотела бы пропустить отходящий в полночь поезд. Теперь она наконец могла уйти. В запасе оставалось сорок минут. Чтобы добраться до станции, времени более чем достаточно. Тем не менее она очень спешила, желая как можно скорее выбраться из пустынных мест: в столь поздний час они выглядели жутковато.