Лучше умереть!
Шрифт:
— Хозяйка как раз этого и боится, вот и послала меня узнать, нет ли каких новостей…
— Мне очень хочется поехать с вами.
— А я как раз хотела попросить вас проводить меня.
Овид нашел извозчика и велел отвезти их на набережную Бурбонов… Негодяю подвернулась прекрасная возможность узнать, удалось ли уже опознать труп и достиг ли набережной Бурбонов слух о трагической гибели девушки. Пока Аманда расспрашивала консьержку, он ждал ее в карете, сгорая от любопытства и нетерпения.
— Ну что? — спросил лже-Арнольд де Рэйсс наконец вернувшуюся девушку.
— Никто ничего о ней не слышал… Поехали на улицу Сент-Оноре, я скажу об этом госпоже, а потом пойдем ужинать…
Будь Овид сейчас один, он бы потирал руки от удовольствия. Теперь он окончательно удостоверился, что все получилось как надо.
Когда Жанна Фортье вернулась из Парижа в Буа-Коломб, Люси спала; возле нее сидела жена комиссара. Сначала все было нормально, но постепенно сон девушки становился все более беспокойным. Когда она проснулась, стало ясно, что ее сильно лихорадит.
Доктор был очень встревожен неожиданной лихорадкой и заявил, что категорически запрещает везти ее в таком состоянии в Париж.
— Единственное, что можно сделать, так это перенести ее в какой-нибудь другой дом здесь же, если присутствие больной сколько-нибудь стесняет господина комиссара…
Жена комиссара запротестовала.
— Девушка останется здесь, доктор, — сказала она, — и мы будем ухаживать за ней, как если бы она была нам родной дочерью…
Люси слабым голосом поблагодарила эту замечательную женщину, принявшую ее с таким нежным участием, и вопросительно посмотрела на Жанну Фортье.
— Я тоже вас не брошу, миленькая моя, — заверила та. — Только завтра мне нужно съездить в Париж на похороны бедной хозяйки…
— Значит, госпожа Лебре умерла! — с трудом произнесла Люси.
— Этой ночью… но все же успела повидаться с матерью…
— Лизон, — вновь заговорила больная девушка, — возвращайтесь в Париж к господину Лебре… только, прошу вас, заглядывайте сюда каждый день хоть на минутку и привозите мне письма — наверное, они уже лежат у консьержки.
— Обязательно, миленькая вы моя… — ответила Жанна.
И пояснила, обращаясь к жене комиссара:
— Речь идет о письмах от ее жениха, сударыня. Он сейчас в отъезде.
В комнату вошел вернувшийся из Парижа комиссар. Он подтвердил слова жены, что Люси останется в их доме и с бесконечной любезностью заверил, что отныне и сам готов исполнять любые распоряжения девушки. Было около девяти вечера, когда мамаша Лизон собралась уезжать.
— А еще сообщите моей хозяйке о том, что случилось, — попросила Люси.
— Да, — произнес комиссар, — только попытку убийства держите в тайне. Мы не хотим, чтобы кто-либо знал об этом: поползут слухи, поднимется газетная шумиха… Пусть говорит, что с барышней произошел несчастный случай.
Пообещав выполнить указание комиссара в точности, Жанна уехала. Вдова Пьера Фортье думала все это время лишь о спасении Люси; до сих пор у нее и мысли не мелькнуло о том, что из-за произошедшего с девушкой несчастья ей в качестве свидетеля придется предстать перед полицией и органами правосудия. Лишь на обратном пути в Париж, сидя в поезде, она вдруг вспомнила об этом и погрузилась в мрачные раздумья.
Жанна вспомнила былые несчастья, ясно представила себе грядущие, и ее охватил ужас. Но ведь комиссар полиции Буа-Коломб явно не питал на ее счет ни малейших подозрений. И потом: кому может прийти в голову, что всем известная разносчица хлеба мамаша Лизон и Жанна Фортье — одно и то же лицо… Постепенно все страхи рассеялись, и, подъезжая к Парижу, она думала уже только о Люси.
До смерти усталая, она, вернувшись в город, прямиком отправилась домой. Консьержка вскрикнула от радости, увидев ее:
— Ах! Мамаша Лизон, — сказала она, — может быть, вы что-то знаете о вашей соседке, госпоже Люси? Она вчера вечером повезла платье в Гаренн-Коломб, и с тех пор никто ее не видел. Может, вам что известно?
— Да… Люси заболела. Возвращаясь на станцию Буа-Коломб, она оступилась, упала и поранила себе бок.
— Ох! Какое несчастье! И сильно поранилась?
— К счастью, нет. Наверняка быстро поправится. И вернется через несколько дней уже здоровая.
— Ах! Вот и хорошо! Вы меня очень успокоили!
— Нужно только предупредить об этом госпожу Опостин, ее хозяйку. Завтра схожу к ней. Кстати, Люси просила узнать, нет ли писем.
— Есть одно.
— Хорошо, завтра я заберу его, чтобы отвезти ей…
На следующий день Жанна, как обычно, разнесла с утра хлеб клиентам, а потом вернулась домой, чтобы переодеться для похорон госпожи Лебре. У консьержки уже лежало два письма для Люси.
Жанна забрала их, затем отправилась к госпоже Опостин и, следуя указаниям комиссара, изложила ей ту же историю, что и консьержке, положив тем самым конец ее треволнениям.
По окончании похорон Жанна направилась в Буа-Коломб, где девушка с нетерпением ждала ее. Лихорадило Люси уже гораздо меньше; причиняемая раной боль понемногу утихала, состояние было вполне удовлетворительным и внушало надежду на скорое выздоровление.
Люси погрузилась в письма. Оба они были от Люсьена Лабру. Во втором письме молодой человек упрекал невесту за то, что так и не получил ответа на первое; это обидело и в равной степени обеспокоило его. Как лучшей подруге, девушка рассказала мамаше Лизон, о чем ей пишет жених.