Лучшее предложение
Шрифт:
Подойдя к столу, он снял трубку телефона. По правде говоря, Валерий Александрович хотел пригласить вовсе не коллег из отдела антиквариата, а сотрудников службы безопасности. Но тут произошло то, чего он уж никак не ожидал…
Не проронив ни единого слова или возгласа, реставратор вихрем взметнулся к Мезинскому и со всего маха ударил в солнечное сплетение, затем вырвал кубок из его ослабевших рук. Несчастный директор согнулся, и на выкатившихся из орбит глазах изобразилось выражение крайнего удивления, непонимания, как это сейчас могло такое случиться. Но острая, пронзительная боль свидетельствовала, что это, к сожалению, не сон, что здесь
– Что вы себе позволя… – задыхаясь начал он, но в тот же момент вынужден был оторвать руку от горящей груди и резко выставить вперед, чтобы прикрыть голову. Удар бронзовой чаши рассек его бровь, и в глазах у бедного Валерия Александровича люстра на потолке раздвоилась и осыпалась хрустальными подвесками. «Это тебе за Рембрандта!» – взорвались в его мозгу последние слова реставратора. В глазах потемнело, и Мезинский, едва устояв на ногах, тяжело опустился в кресло.
Между тем реставратор взял свой дипломат и вместе с кубком преспокойно вышел из кабинета. Направился он к экспозиции современного искусства, где в это время ассистентка Валерия Александровича выступала с презентацией. Часть гостей расположилась на стульях, специально расставленных рядами в центре зала; некоторые, не проявляя интереса к докладу, любовались экстравагантными работами Херста, Лихтеншейна, Рихтера; возле внушительного «Абстрактного полотна» собралось немало ценителей нефигуративной живописи. Помещение то и дело озарялось вспышками фотокамер.
Реставратор прошел через весь зал и бесцеремонно встал рядом с докладчицей. Девушка удивленно посмотрела на грааль в его руках и запнулась.
Он же, ехидно улыбнувшись, помахал перед публикой кубком и произнес:
– Очаровательная Марьяна как раз собиралась нам поведать об этом славном экспонате!
Среди зрителей прошло приглушенное волнение, впрочем, фотографы и журналисты заметно оживились, предвкушая интересное продолжение.
– Итак, в честь сего знаменательного дня мы с нашим уважаемым предводителем подготовили для вас увлекательную программу… А вот и он, собственной персоной!
У входа в зал появился бледный как полотно Мезинский в окружении троих охранников и полицейского. Его было не узнать: распухшее лицо, кожа в белесых пятнах, расстегнутый ворот рубашки без бабочки, над правой бровью белел пластырь. Появление в таком виде руководителя Christie's произвело сильное впечатление на присутствующих. Прикрываясь от назойливых фотокамер, он что-то сказал подошедшему директору музея и показал рукой в сторону реставратора, к которому тут же двинулись охранники.
Некоторые из очевидцев потом рассказывали, что именно в этот самый момент у «рыжеволосого типа» из дипломата как будто стал пробиваться белый дымок.
Ассистентка Мезинского негромко вскрикнула и отступила в сторону. Среди гостей раздались возгласы.
– Эй, умник! У тебя чемодан дымит!
– Да что это за цирк такой?! – громко возмутилась одна из дам.
– Уважаемые господа! – попытался успокоить гостей Иван Андреевич, директор музея. – По техническим причинам у нас небольшой перерыв!
Но его слова только смутили публику, люди не верили своим глазам: дипломат в руках странного субъекта начал натурально дымить. События дальше развивались стремительным образом.
Глядя на приближение неравных сил, реставратор вдруг резко встряхнул свою ношу и швырнул её в сторону стражей правопорядка.
– Полундра! – прогорланил он. И в следующее мгновение раздался глухой хлопок – прямо в полете дипломат разорвало на несколько частей, внутренности же его разлетелась по всему залу множеством горящих фрагментов. Эти огненные ошметки попадали на паркет, на антикварную мебель, оказались на белом кружевном тюле, который моментально вспыхнул, и даже на некоторых гостях. Буквально через секунду раздался пронзительный звук пожарной сигнализации. Какая началась кутерьма!
Под вой пожарной сирены ошарашенные гости повскакивали со своих мест. Большинство кинулось к выходу.
На помощь незадачливым охранникам, которые приняли на себя основную порцию огненного угощения, подбежали другие и стали тушить на них одежду, пытаясь сбить пламя подручными средствами. Но вязкая, словно смола, масса лишь липла к рукам и предметам, и тогда, страшно матерясь, горящие люди начали просто сбрасывать с себя догорающие пиджаки, рубашки и даже брюки.
Огонь распространялся быстро. В разных местах, потрескивая, занимался паркет. Люди сталкивались, кричали, стремились быстрее вырваться наружу. У выхода образовалась давка. Но отдельные представители прессы не спешили покидать зал и героически продолжали вести фотосъемку страшной вакханалии.
– Граждане, дайте же пройти! Не мешайте ликвидации возгорания! – кричал директор музея, лавируя между мятущимися людьми с огнетушителем в руках. К нему уже спешили несколько других сотрудников, тоже с огнетушителями, – до прибытия пожарных нужно было не дать множеству небольших очагов сплотиться в неукротимую огненную стихию. Кристофер, находясь рядом с Лариным в самом эпицентре бури, лишь озирался по сторонам, словно всё происходило во сне.
А между тем комната угрожающе быстро наполнялась едким дымом. Пылающие шторы передали огненную эстафету оконным багетам, и огонь, разбегаясь по деревянным карнизам, отделанным шпоном, уже коптил потолок. Не хватало воздуха. Какой-то энтузиаст, взяв стул, начал бить стекла в окнах.
У Мезинского от происходящего волосы встали дыбом. Он, с красными от дыма глазами, бросился вместе с ассистенткой снимать со стен живописные холсты, которых огонь только чудом ещё не успел коснуться. Сотрудники Christie’s из отдела антиквариата тем временем доставали с витрин прочие экспонаты. Поднятые со своих мест статуэтки, кубки, клинки и множество других предметов с тончайшими инкрустациями засверкали, озаренные пламенем.
– Вот, держи! – рявкнул Валерий Александрович, передавая коллеге небольшой эскиз Лихтенштейна. – Да не так же! Поверни холсты красочным слоем друг к другу! Вот так! Дали и Матисс у нас в другом зале? Херст, Рихтер…
Чувствовал себя он очень скверно – ссадина под пластырем невероятно ныла. И вдруг яркой вспышкой мелькнула мысль о граале: экспонат-то ведь остался у реставратора! «Ничего, далеко эта сволочь не уйдет…»
Тут подбежали двое молодых людей. Оба запыхавшиеся, глаза слезились, один держал в руках картину.
– Валерий Александрович, куда эвакуировать остальные произведения? Выносить на улицу?
– Вы что, сбрендили, что ли?! Какая улица? – гаркнул аукционист. – Складируйте пока в кабинете директора. – Он взглянул на картину. – На кой чёрт вы сняли Айвазовского?