Лучшее во мне
Шрифт:
Кладбищенские ворота оказались открыты. В поисках арендованного Доусоном автомобиля Аманда окинула взглядом полдесятка машин на стоянке и, когда наконец его заметила, у нее перехватило дыхание. Три дня назад, подъехав к дому Така, Доусон припарковал эту машину рядом с ее. А сегодня утром она, Аманда, стояла возле этой машины, когда Доусон в последний раз ее поцеловал.
Доусон здесь.
«Мы еще молоды, — говорил он ей. — У нас еще есть время все исправить».
Нога Аманды стояла на педали тормоза. Прогрохотавший по главной дороге в сторону
Надо только пересечь дорогу и припарковаться, и она его обязательно найдет. Аманда вспомнила слова Така, годы тоски и отчаяния, прожитые им без Клары, и поняла, что совершила бы ошибку, расставшись с Доусоном, — она не представляла себе жизни без него.
Аманда представляла, как они встретятся сейчас, что скажут друг другу. Вот она видит Доусона у могилы доктора Боннера и говорит ему, что их расставание невозможно. Она, зная, что они созданы друг для друга, уже представляла, как будет счастлива, когда он обнимет ее.
Если она решит остаться с Доусоном, то всегда и везде будет следовать за ним. Или он за ней.
Однако чувство долга все же не отпускало Аманду. Она медленно убрала ногу с педали тормоза и вместо того чтобы проехать прямо, вдруг повернула руль. Сдерживая рыдания, Аманда направилась к главному шоссе в сторону дома.
Она начала набирать скорость, все дальше и дальше удаляясь от кладбища, вновь пытаясь убедить себя, что приняла единственно верное решение.
— Прости меня, Доусон, — прошептала Аманда, жалея, что он не слышит ее, жалея, что ей приходится говорить эти слова.
Шорох за спиной вывел Доусона из задумчивости и заставил подняться. Он тут же ее узнал, но от неожиданности не мог произнести ни слова.
— Вы здесь, — констатировала Мэрилин Боннер. — У могилы моего мужа.
— Простите, — извинился Доусон, опустив глаза. — Мне не следовало приходить.
— Но вы все равно пришли, — проговорила Мэрилин. — И совсем недавно были тут. — Доусон ничего не ответил, и она кивком указала на цветы. — Я после церкви всегда захожу сюда. В прошлые выходные цветов не было, к тому же они совсем свежие, а значит, появились здесь совсем недавно. Стало быть… в пятницу?
— Утром, — сглотнув комок в горле, выговорил Доусон. Мэрилин смотрела твердо и решительно.
— Ведь вы какое-то время и раньше присылали сюда цветы? После того как вышли из тюрьмы? Это вы были, да?
Доусон промолчал.
— Так я и думала, — вздохнула Мэрилин и шагнула к камню, оглядывая надпись. Пропуская ее, Доусон отступил в сторону. — Дэвиду сюда многие приносили цветы. Но через пару лет его стали забывать. Осталась только я. Только я приносила цветы. Но вот прошло четыре года после его смерти, и рядом с моими цветами стали появляться еще чьи-то — правда, нерегулярно, но достаточно часто, чтобы возбудить во мне любопытство. Мне было непонятно, кто бы это мог быть. Я спрашивала родителей, друзей, однако никто не признавался. Представьте себе, какое-то время я даже стала подумывать, не было ли
— Только когда цветы перестали появляться, я сообразила, что это ваших рук дело. Мне было известно, что вы вышли из тюрьмы досрочно, а потом где-то через год отсюда уехали. Все эти ваши действия меня просто… вывели из себя. — Мэрилин стояла скрестив руки, казалось, она пытается отгородиться от воспоминаний. — И вот сегодня утром, снова увидев эти цветы, я поняла, что вы здесь. Я не знала точно, появитесь ли вы на кладбище сегодня… но вы появились.
Доусон сунул руки в карманы. Ему вдруг страшно захотелось оказаться где-нибудь подальше от этого места.
— Если вы так хотите, я больше не буду приходить сюда, — пробормотал он. — Даю слово.
Мэрилин взглянула на него.
— Вам не кажется, что ваши посещения могилы Дэвида не совсем нормальны, учитывая, что вы совершили? Учитывая, что мой муж здесь, а не со мной? Что он не видел, как выросли его дети?
— Согласен с вами, — сказал Доусон.
— Конечно, это ненормально, — сказала Мэрилин. — Ваша совесть до сих пор не дает вам покоя.
Ведь поэтому вы все эти годы присылали нам деньги?
Доусон хотел солгать, но не смог.
— Когда вы об этом узнали? — спросил он.
— Тогда же, когда получила первый чек, — ответила Мэрилин. — Всего пару недель до этого вы останавливались возле моего дома, помните? Понять, что к чему, не составило труда. — Она помедлила в нерешительности. — Вы хотели попросить прощения лично? Когда пришли к моему крыльцу в тот день?
— Да.
— В тот день я не пустила вас на порог. И наговорила вам… всякого, многое из которого, наверное, не следовало говорить.
— Вы имели на то полное право.
Губы Мэрилин сложились в некое подобие улыбки.
— Вам было двадцать два. На крыльце я увидела взрослого мужчину. Но чем старше я становлюсь, тем больше укрепляюсь во мнении, что люди не взрослеют по крайней мере лет до тридцати. Мой сын старше, чем были вы в то время, но я до сих пор считаю его ребенком.
— Так у всех.
— Возможно, — чуть заметно пожав плечами, сказала Мэрилин и придвинулась к Доусону поближе. — Деньги, которые вы присылали, нам очень помогли, — проговорила она. — Они нас поддерживали на протяжении многих лет, но теперь мы больше не нуждаемся. Так что не присылайте их больше.
— Я просто хотел…
— Я знаю, чего вы хотели, — перебила Мэрилин. — Но даже все деньги мира не смогут вернуть мне мужа, а моим детям отца, не смогут заглушить чувство утраты, поселившееся в моем сердце после смерти Дэвида. И они не дадут детям отца, которого они не знали.
— Понимаю.
— И потом, никакими деньгами прощение не купишь. Доусон сник.
— Я, пожалуй, пойду, — сказал он и повернулся, чтобы уйти.
— Да, — кивнула Мэрилин, — идите. Но напоследок хочу сказать вам еще кое-что. Доусон обернулся, Мэрилин поймала глазами его взгляд.