Лучшие годы мисс Джин Броди. Девицы со скудными средствами

Спарк Мюриэл

«Сэнди, — сказала Анна Павлова, — вы единственная после меня истинно преданная искусству балерина. Ваш „Умирающий лебедь“ — совершенство, он так чувствен, а прощальное касание сцены коготками…»

«Я знаю», — ответила Сэнди (сознательно предпочитая правду ложно-скромному «О, я лишь делаю, что могу»), позволив себе расслабиться за кулисами.

Павлова понимающе кивнула и устремила взгляд, исполненный трагической тоски по родине и преданности искусству, поверх головы Сэнди.

«Каждый артист знает,

не так ли? — проговорила она и голосом, в котором уже зрела угроза истерики, с очаровательным акцентом добавила: — Никто так и не понял меня. Никогда. Никогда».

Сэнди сняла с ноги балетную туфлю и небрежно швырнула ее в другой конец кулис, где ее почтительно поднял и принес обратно кто-то из кордебалета. Прежде чем снять другую, Сэнди сказала Павловой: «Уверена, что я вас понимаю».

«Да, это правда, — воскликнула Павлова, стискивая руку Сэнди, — потому что вы — настоящая актриса и вам нести факел искусства дальше».

Мисс Броди сказала:

— Павлова созерцает лебедей, чтобы совершенствовать свой лебединый танец, она изучает их. Вот что значит истинное призвание. Когда вырастете, вы все должны стать женщинами, посвятившими жизнь собственному призванию, точно так же, как я посвятила свою вам.

За несколько недель до смерти, когда в доме престарелых, сидя в постели и опираясь на подушки, мисс Броди узнала от навестившей ее Моники Дуглас, что Сэнди ушла в монастырь, она произнесла:

— Какая потеря. Это совсем не то призвание, какое я имела в виду. Ты не допускаешь, что она сделала это, чтобы досадить мне? Я начинаю думать: уж не Сэнди ли предала меня?

Директриса пригласила Сэнди, Дженни и Мэри на чай прямо накануне пасхальных каникул и задала им обычные вопросы о том, чем бы они хотели заняться в старшей школе и на какое отделение хотели бы поступить: современное или классическое. Мэри Макгрегор классическое было заказано, поскольку ее отметки не отвечали положенным требованиям. Ее это сообщение явно привело в уныние.

— Почему тебе так хочется поступить на классическое отделение, Мэри? Ты для него не предназначена. Неужели твои родители этого не понимают?

— Мисс Броди так хочет.

— К мисс Броди это не имеет никакого отношения, — сказала мисс Макей, удобней устраивая в кресле свой внушительный антифасад. — Значение имеют лишь твои отметки и то, что думаете по этому поводу ты сама и твои родители. А в твоем случае отметки не соответствуют требованиям.

Когда желание учиться на классическом отделении выразили Сэнди и Дженни, она спросила:

— Полагаю, потому, что его предпочитает мисс Броди? Какой толк будет вам от латыни и греческого, когда вы выйдете замуж или пойдете работать? Немецкий пригодится куда больше.

Но девочки твердо стояли на своем, и, смирившись с их выбором, директриса начала откровенно втираться к ним в доверие, восхваляя мисс Броди:

— Прямо не знаю, что бы мы и делали без мисс Броди. Ее ученицы всегда

выделяются на фоне остальных, а в последние два года, я бы сказала, решительно выделяются.

Потом она принялась прощупывать их. Ах, мисс Броди водит их в театр, в картинные галереи, на прогулки, приглашает к себе на чай? Как это мило с ее стороны.

— Мисс Броди сама платит за ваши театральные билеты?

— Иногда, — ответила Мэри.

— Не за всех и не каждый раз, — добавила Дженни.

— Мы ходим на галерку, — подхватила Сэнди.

— Что ж, это очень щедро со стороны мисс Броди. Надеюсь, вы цените это.

— О да, — хором ответили девочки, бдительно следя за тем, чтобы не сболтнуть чего-нибудь, что может быть истолковано неблагоприятно для мисс Броди. Это не укрылось от внимания директрисы.

— Как замечательно, — проговорила она. — А на концерты вы с мисс Броди ходите? Ведь мисс Броди, насколько я знаю, очень музыкальна.

— Да, — ответила Мэри, взглядом ища помощи у подруг.

— В прошлом семестре мы с мисс Броди слушали в опере «Травиату», — вспомнила Дженни.

— Мисс Броди действительно любит музыку? — снова спросила мисс Макей, обращаясь к Сэнди и Дженни.

— Мы видели Павлову, — сказала Сэнди.

— Мисс Броди любит музыку? — повторила вопрос мисс Макей.

— Мне кажется, мисс Броди больше интересует искусство, мэм, — ответила Сэнди.

— Но музыка тоже род искусства.

— Я имела в виду картины и рисунки, — пояснила Сэнди.

— Теперь понятно, — сказала мисс Макей. — А вы, девочки, берете уроки фортепьяно?

Все сказали «да».

— У кого? У мистера Лаутера?

Они отвечали уклончиво, поскольку уроки фортепьяно не входили в программу и для этих трех девочек организовывались в частном порядке на дому. Но при упоминании мистера Лаутера даже бестолочь Мэри догадалась, к чему клонит мисс Макей.

— Я так понимаю, мисс Броди аккомпанирует вам во время уроков пения. Так почему же ты считаешь, Сэнди, что она предпочитает музыке изобразительные виды искусства?

— Так сказала сама мисс Броди. Музыкой она интересуется, а живопись — ее страсть. Так она говорит.

— А какие у вас культурные интересы? Полагаю, для страстей вы еще слишком молоды.

— Истории, мэм, — сказала Мэри.

— Мисс Броди рассказывает вам истории?

— Да, — ответила Мэри.

— И о чем же?

— Об истории, — дуэтом поспешно вставили Сэнди и Дженни, потому что это был вопрос, который, как они предвидели, когда-нибудь им непременно зададут, и заранее, тщательно обдумав, приготовили ответ, какой в буквальном смысле не противоречил бы истине.

Переставляя пирог со стола на поднос, мисс Макей молча посмотрела на них, явно впечатленная тем, как они подготовились к встрече.

Больше вопросов она не задавала, но произнесла следующую сумбурно-примечательную речь: