Лучшие стихи и песни, Рождественский Роберт Иванович

Лучшие стихи и песни

Рождественский Роберт Иванович

Перед вами — сборник гражданской лирики, статей и черновых записей Роберта Рождественского (1932–1994), одного из плеяды «шестидесятников», поэтов «оттепели», переживших свою страну. Стихи расположены в хронологическом порядке, от ранних, наивных клятв пятидесятых («не изменю флагу цвета крови моей») до горьких последних стихов начала девяностых («ты меня в поход не зови, мы и так по пояс в крови»). Составители намеренно не вычеркивали излишне «коммунистические» стихи: на их фоне видно становление поэта, его взросление. И поэтому сборник можно читать как мемуары, очень личный отчет о временах «оттепели» и «застоя», а можно — как любовный роман, историю человека, который любил свою родину, свято верил всей ее прекрасной лжи и высокой правде, но потом его страна умерла, и вместе с растерянностью к нему пришла мудрость. А еще это — детектив, где тайны раскрываются слишком поздно, а убийцей оказывается время.

«Нахожусь ли в дальних краях…»

Нахожусь ли в дальних краях, ненавижу или люблю, — от большого, от главного я — четвертуйте — не отступлю. Расстреляйте — не изменю флагу цвета крови моей. Эту веру я свято храню девять тысяч нелегких дней. С первым вздохом, с первым глотком материнского молока эта вера со мной. И пока я с дорожным ветром знаком, и пока, не сгибаясь, хожу по не ставшей пухом земле, и пока я помню о зле, и пока с друзьями дружу, и

пока не сгорел в огне, эта вера будет жива. Чтоб ее уничтожить во мне, надо сердце убить сперва.

Начало

«Я родился…»

Я родился — нескладным и длинным — в одну из влажных ночей. Грибные июньские ливни звенели, как связки ключей. Приоткрыли огромный мир они, зайчиками прошлись по стене. «Ребенок удивительно смирный…» — врач сказал обо мне. …А соседка достала карты, и они сообщили, что буду я не слишком богатым, но очень спокойным зато. Не пойду ни в какие бури, неудачи смогу обойти и что дальних дорог не будет на моем пути. Что судьбою, мне богом данной (на ладони вся жизнь моя!), познакомлюсь с бубновой дамой, такой же смирной, как я… Было дождливо и рано. Жить сто лет кукушка звала. Но глупые карты врали! А за ними соседка врала! Наврала она про дорогу. Наврала она про покой… Карты врали!.. И слава богу, слава людям, что я не такой! Что по жилам бунтует сила, недовольство собой храня. Слава жизни! Большое спасибо ей за то, что мяла меня! Наделила мечтой богатой, опалила ветром сквозным, не поверила бабьим картам, а поверила ливням грибным.

Стихи о моем имени

Ояру Вациетису

Мне говорят: «Послушайте, упрямиться чего вам? Пришла пора исправить ошибки отцов. Перемените имя. Станьте Родионом. Или же Романом, в конце концов…» Мне это повторяют… А у меня на родине в начале тридцатых в круговерти дней партийные родители называли Робертами спеленатых, розовых, орущих парней… Кулацкие обрезы ухали страшно. Кружилась над Алтаем рыжая листва… Мне шепчут: «Имя Роберт пахнет иностранщиной…» А я усмехаюсь на эти слова. Припомнитесь, тридцатые! Вернись, тугое эхо! Над миром неустроенным громыхни опять. Я скажу о Роберте, о Роберте Эйхе! В честь его стоило детей называть! Я скажу об Эйхе. Я верю: мне знаком он — большой, неторопливый, как река Иртыш… Приезжал в Косиху секретарь крайкома. Веселый человечище. Могучий латыш. Он приезжал в морозы, по-сибирски лютые, своей несокрушимостью недругов разя. Не пахло иностранщиной! Пахло Революцией! И были у Революции ясные глаза… А годы над страною летели громадно. На почерневших реках дождь проступал, как сырь… Товарищ Революция! Неужто ты обманута?! Товарищ Революция, где же твой сын? В какую мглу запрятан? Каким исхлестан ветром? Железный человечище. Солдат Октября. Какими подлецами растоптан, оклеветан?.. Неужто, Революция, жизнь его — зря?! От боли, от обиды напрягутся мышцы. Но он и тогда не дрогнет, все муки стерпя. В своем последнем крике, в последней самой мысли, товарищ Революция, он верил в тебя!.. Да будет ложь бессильной. Да будет полной правда… Ты слышишь, Революция, знамен багровых плеск? Во имя Революции — торжественно и прямо — навстречу письмам Эйхе встает партийный съезд! Рокочет «Интернационал» весомо и надежно. И вот, проклиная жестокое вранье, поет Роберт Эйхе — мой незабвенный тезка!.. Спасибо вам, родители, за имя мое… Наверно, где-то ждет меня мой последний день. Кипят снега над степью. Зубасто встали надолбы… Несем мы имена удивительных людей. Не уронить бы! Не запятнать бы!

Сын Веры

Я — сын Веры… Я давно не писал тебе писем, Вера Павловна. Унесли меня ветры, напевали мне ветры то нахально, то грозно, то жалобно. Я — сын Веры. О, как помогла ты мне, мама! Мама Вера… Ты меня на вокзалах пустых обнимала, мама Вера. Я — сын Веры. Непутевого сына ждала обратно мама Вера… И просила в письмах писать только правду мама Вера… Я — сын Веры! Веры не в бога, не в ангелов, не в загробные штуки! Я — сын веры в солнце, которое хлещет сквозь рваные тучи! Я — сын веры в труд человека. В цветы на земле обгорелой. Я — сын веры! Веры в молчанье под пыткой! И в песню перед расстрелом! Я — сын веры в земную любовь, ослепительную, как чудо. Я — сын веры в Завтра — такое, какое хочу я! И в людей, как дорога, широких! Откровенных. Стоящих… Я — сын Веры, презираю хлюпиков! Ненавижу плаксивых и стонущих!.. Я пишу тебе правду, мама Вера. Пишу только правду… Дел — по горло! Прости, я не скоро вернусь обратно.

«Та зима была, будто война…»

Та

зима была, будто война, — лютой. Пробуравлена, прокалена ветром. Снег лежал, навалясь на январь грудой. И кряхтели дома под его весом. По щербатому полу мороз крался. Кашлял новый учитель Сергей Саныч. Застывали чернила у нас в классе. И контрольный диктант отменял завуч… Я считал, что не зря голосит ветер, не случайно болит по утрам горло, потому что остались на всем свете лишь зима и война — из времен года! И хлестала пурга по земле крупно, и дрожала река в ледяном гуле. И продышины в окнах цвели кругло, будто в каждую кто-то всадил пулю!.. И надела соседка платок вдовий. И стонала она допоздна-поздно… Та зима была, будто война, — долгой. Вспоминаю и даже сейчас мерзну.

Счет

Сначала ровно тысячу дней, потом еще четыреста дней, а после еще восемнадцать дней (так подсчитано) шла война. Невозможно было привыкнуть к ней, невозможно было не думать о ней. Благословляла, крестила, казнила и миловала она. И тот, чья юность осталась в ней, кто сегодня не может забыть о ней, говорит о ней и молчит о ней в окружении внуков, лекарств и седин, мечтает прожить еще тысячу дней, потом еще четыреста дней, потом еще восемнадцать дней. А после — хотя бы еще один.

Реквием

Памяти наших отцов и старших братьев, памяти вечно молодых солдат и офицеров Советской Армии, павших на фронтах Великой Отечественной войны.

(из поэмы)

Вечная Слава Героям! Вечная слава! Вечная слава! Вечная слава героям! Слава героям! Слава!! …Но зачем она им, эта слава, — мертвым? Для чего она им, эта слава, — павшим? Все живое — спасшим. Себя — не спасшим. Для чего она им, эта слава, — мертвым?.. Если молнии в тучах заплещутся жарко и огромное небо от грома оглохнет, если крикнут все люди земного шара, — ни один из погибших даже не вздрогнет. Знаю: солнце в пустые глазницы не брызнет! Знаю: песня тяжелых могил не откроет! Но от имени сердца, от имени жизни повторяю: Вечная Слава Героям!.. И бессмертные гимны, прощальные гимны над бессонной планетой плывут величаво… Пусть не все герои, — те, кто погибли, — павшим Вечная слава! Вечная слава!.. Вспомним всех поименно, горем вспомним своим… Это нужно — не мертвым! Это надо — живым! Вспомним гордо и прямо погибших в борьбе… Есть великое право: забывать о себе! Есть высокое право: пожелать и посметь!.. Стала Вечною Славой мгновенная смерть!

Черный камень, черный камень, что ж молчишь ты, черный камень? Разве ты хотел такого? Разве ты мечтал когда-то стать надгробьем для могилы Неизвестного солдата? Черный камень. Что ж молчишь ты, черный камень?.. Мы в горах тебя искали. Скалы тяжкие дробили. Поезда в ночах трубили. Мастера в ночах не спали. Чтобы умными руками, чтобы собственною кровью превратить обычный камень в молчаливое надгробье. Разве камни виноваты в том, что где-то под землею слишком долго спят солдаты? Безымянные солдаты. Неизвестные солдаты… А над ними травы сохнут. А над ними звезды меркнут. А над ними кружит беркут. И качается подсолнух. И стоят над ними сосны. И пора приходит снегу. И оранжевое солнце разливается по небу. Время движется над ними… Но когда-то, но когда-то кто-то в мире помнил имя Неизвестного солдата! Ведь еще до самой смерти он имел друзей немало. Ведь еще живет на свете очень старенькая мама. А еще была невеста. Где она теперь — невеста?.. Умирал солдат — известным. Умер — Неизвестным.

Ой, зачем ты, солнце красное, все уходишь — не прощаешься? Ой, зачем с войны безрадостной, сын, не возвращаешься? Из беды тебя я выручу, прилечу орлицей быстрою. Отзовись, моя кровиночка! Маленький. Единственный… Белый свет не мил. Изболелась я. Возвратись, моя надежда! Зернышко мое. Зорюшка моя. Горюшко мое, — где ж ты? Не могу найти дороженьки, чтоб заплакать над могилою, Не хочу я ничегошеньки, — только сына милого. За лесами моя ластынька! За горами — за громадами… Если выплаканы глазыньки, сердцем плачут матери… Белый свет не мил. Изболелась я. Возвратись, моя надежда! Зернышко мое. Зорюшка моя. Горюшко мое, — где ж ты?

1 2 3 4 5 6 7-19

Комментарии: