Лучший друг
Шрифт:
– Это, уважаемый, вам еще предстоит узнать, – старик сделал хитрое лицо и улыбнулся сквозь густые черные усы, поросшие сединой. – А! Вось и наши мастаки, черт их дери!
Пока водитель электробуса пошел разбираться с такими же разговорчивыми техниками, Лёша и его друзья всерьез озадачились, думая про эти огромные арки и странную загадочность, которой себя захотел окружить старик последней фразой. Ни из книг по искусству за четвертый-одиннадцатый классы они не вспомнили ничего подобного, ни из институтских трактатов, ни из локального интернета. Единственным, что могло быть той самой огромной аркой, пугающей своими исполинскими размерами, были те самые три колонны, что было видно из окна Маши. Исполинские обрубки призм, расположенные по сторонам широкой дороги на трех четвертях
На тему этой ужасающей картины Егор с братом много говорили в свое время, и теперь, видимо, поняли, о чем шла речь. Тогда Лёша повернул в ее сторону взгляд и заметил, как из-за двух колонн показалась третья. Вспоминая виды из окна, он усмехнулся и сказал:
– Боже, какая же она, должно быть, была огромная, раз это еще не все.
– Реально, – приложил пальцы ко рту Егор. – Метров пятьсот в высоту, а то и больше!
– Дурак, что ли, – сказал Лёша, рукой словно пытаясь дать ему отцовского подзатыльника за сказанную им неслыханную глупость. – Такие огромные невозможно построить.
– Ну да, – нехотя согласился Егор, ударив его по руке.
Спустя долгое время техники справились с перебитой электроникой и поспешно удалились. Водитель пригласил всех на борт, после чего они продолжили свой путь, так больше и не подобрав ни одного попутчика.
IV
Подъезжая к площади Ленина, удачно совмещавшей окраину «золотой ветки» и отель, электробус распахнул двери, и вся троица выскочила наружу. Удивительно, но вокруг даже воздух изменился на более гиблый, душный. Дома торчали, словно нагноения на теле города, опутавшие их лозы и пролежни мха были варикозом на теле, а сам кожный покров в лице дороги прогнил бороздами, трещинами и неровностями. На этом старческом теле водитель и высадил их. Старик вышел из кабины и довольно оперся о перила своего железного коня, закурив сигарету. Его очередной трудный день был закончен, а впереди старика ожидали два дня выходных. Удовольствие на его лице нельзя было передать словами.
– Ну шо, златые мои. Довез я вас до гасциницы. Самая прыгожая во всем в городе. В нее, что же, собираетесь? – спросил старик.
– Именно, – отвечал Лёша, удивляясь умению старика совмещать «шо» и «что» и говорить на неизвестном им языке, при этом давая четко понять, что он имеет в виду. А как этот язык был прекрасен в своей мягкости! Это Егор и Лёша заприметили сразу, чего не сказать об их спутнице. – Не самое презентабельное место, но мы уже привыкли.
Они обменялись горькими улыбками, и старик пожал огромную руку старшего брата своей. Они пошли через дорогу, преследуемые сомнительными взглядами армейцев, следовавшими за ними повсюду. Электробус тронулся, и старик, помахав им на прощание, поехал до диспетчерской.
На этой скудной на краски улице их встретил приторный и мерцающий всеми возможными цветами радуги отель. Он весь был увешан каким-то безвкусным неоном, золотой окантовкой по фасадам старого здания, длинными, чуть ли не свисающими до земли вывесками и микрофонтанами, не так давно начавшими выпускаться в «Новой Республике» возрожденной из послевоенного пепла компанией «ГидроЛайф». Отель обозначался всеми пятью звездами, несмотря на то, что сам он тянул от силы на три. Такое решение комиссия «Новой Республики», что немудрено, приняла не по глупости, ведь из семи отелей в городе это единственный, способный дотягивать хотя бы до трех, оттого и имел на общем фоне самопровозглашенные пять звезд. Правда, законные три звезды не мешали задирать ему цену как для всех семи, а-ля лучшие отели Дубая. И смотря на всю эту безвкусную роскошь, которой страдал отель «Бриллиант-Менск», Егор поневоле грустил, понимая, что, создав комиссию по отелям, отдел по борьбе с мышами-полевками (действующий в рамках одного лишь парка на всю «ветвь»), департамент незаконного расположения билбордов (что был не нужен от слова совсем), а также конгломерат для упрощения работы корреспондентам в трудные дни разрывающихся в воздухе ракет, они забывали о важных проблемах, словно нарочно отказываясь их решать в угоду мнимой видимости своих действий. Только вот в том и проблема, что была одна лишь видимость от этих действий, не говоря уже о том, что все вышеперечисленное являет собой бесполезные, лишь только откусывающие по чуть-чуть от довоенных ресурсов кусочки, где люди не работают, а прохлаждаются. Само собой, из офисов этих нерадивых компаний выходили лишь статные лица и фигуры, получавшие «законный» процент от людей, которые работали на по-настоящему важных и востребованных местах, зарплаты которых делали лишь чуть выше других, менее востребованных, но урезанных во много раз. И все для какой-то шайки запоздалых и засидевшихся толстых людей в сюртуках и с золотыми сигарами, деньги у которых были вместо эритроцитов, плавая в крови в виде чеканных монет. Так и образовывались прозванные в народе «департаменты дебилистики».
Все трое вошли в нескромный вестибюль, украшенный красной, бурой и белой мозаикой на полу, а также стеклянной люстрой на пестром потолке. Круглое помещение сразу же встречало гостей стойкой регистрации, баром слева от нее, переходящим в банкетный зал, и лестницей, ведущей к номерам. У стойки их встретила пухлая, с пожелтевшими от отечественного дешевого кофе зубами женщина. Несмотря на все эти естественные для жителей «ветки» черты, она была милой и приветливой, вселяя спокойствие и обнадеживая путников тем, что отель обещает быть приличным. Женщина обнажила зубы в улыбке и сходу спросила:
– Здравствуйте, уважаемые посетители нашего великолепного отеля «Бриллиант-Менск». Что я могу вам предложить? Номер? Развлечения? Спа? Массаж, или все и сразу? – говорила она, словно запрограммированная определенным образом. Это механическое, слегка неестественное приветствие почему-то только больше успокоило прибывших в отель.
– Нам бы номерок, самый дешевый, на трех человек. И бар, желательно, – отвечал на программный набор слов пухлой дамы Лёша, копаясь в кошельке и заранее подсчитывая скудный запас купюр. – Сколько с нас?
– На трех… та-ак! С вас двести пятьдесят рублей пятьдесят пять копеек, – выпалила она все так же странно и хлопнула в ладоши. Ее огромные руки затряслись, словно желе, от такого жеста. – За спа, бассейн, бильярд, игровую и массаж доплачивать будем?
– А что, и массаж есть? – спросил Лёша, припоминая массаж от Леры, которым она ублажала его. Он нервно облизнул губы, но осекся, понимая, что вряд ли найдет среди тысяч ручки такие же, как были у его пассии.
– Алло! – оборвал его Егор.
– Да, точно, – старший брат с жалостью достал свой, как он любил его называть, «лопатник», и без того находившийся в прискорбном положении – исхудалый и голодный, – и они успешно расплатились, забрав свои ключ-карты и удалившись в номер.
Выданная им комната оказалась намного более приличной, нежели они ожидали (а ожидали они золотых львов и бриллиантовые окантовки потолков). Вообще, такое утверждение относилось ко всему отелю – снаружи был один отель, а внутри, за исключением залы и столовой, другой. Так, их номер представлял из себя тесную комнатушку с одной большой кроватью и двумя белыми пуфиками, использующимися как одно дополнительное место, чтобы спать или просто сидеть. На полу был пушистый белый коврик, вылизанный до белоснежного цвета, потертая плазма на стене и четыре стакана под ней с брошюрой, в которой Лёша вычитал про комплексы питания и прочее, что должно было насытить их и напоить.
Также в номере имелся шкаф, душевая и туалет. Все выглядело цивильно. Маша сразу заняла широкую кровать и растянулась на ней, в блаженстве подложив мягкую подушку под нос и уткнувшись в нее. Егор лег рядом и положил голову на вторую, почувствовав, как тонет в мягком матрасе и пухе.
– Во дела-а, – протянул он, выпучив глаза. – Даже не припомню, когда последний раз чувствовал такую мягкость и приятную прохладу.
Старший брат резко выхватил у него подушку из-под головы и начал мять ее и тискать, бурча себе что-то под нос с очень сосредоточенным лицом. Маша, что вскоре и вовсе войдет у нее в привычку, расхохоталась, смотря в его неуверенную, но такую серьезную и бескомпромиссную физиономию.