Лучший исторический детектив – 2
Шрифт:
А под утро, когда он уже считал часы до смены, его вызвали на серьёзное происшествие — ограбление с убийством. Теперь придётся задерживаться, осматривать место происшествия, составлять протокол, опрашивать свидетелей. Вот тебе и «скоро домой», вот тебе и «отосплюсь по полной!»
Однако в это раз судьба смилостивилась над лейтенантом Каменевым. Когда они подъехали к месту преступления, дом уже оцепили сотрудники госбезопасности, и надменный лейтенант приказал возвращаться — дело важное, им будет заниматься контора, они тут не нужны.
Впоследствии его приятель, старший лейтенант Ковбасюк,
— Но это не наше дело, — добавил он, — и лучше об этом вообще забыть!
Что лейтенант Каменев и сделал с большим удовольствием.
Основная часть. Москва, июль, 2013
«… Докторша, голубушка, уж и глазки прячет, и голосок пытается бодренький изобразить, но я же не дурочка, вижу, что скоро мне — в дальний путь, к Гошеньке своему! Невдомёк ей, сердешной, что я только и жду, когда меня отсюда отпустят. Сама бы ушла, да Гошенька тогда не велел к нему спешить. И кому же мне теперь его наследство отдать? Не Мишке же, во?рону — так и кружит, вокруг, так и кружит! Ну, он-то точно наш шифр не разгадает, кишка тонка. Да и ключ я ему не дам, он про него не знает, а без ключа никто это письмо не расшифрует…». Погрузившись в свои думы, Наталья Александровна не заметила, как сошла с тротуара на мостовую…
…Визг тормозов больно резанул слух. Лера охнула и резко повернула голову — серебристая «Тойота» ткнулась в бордюр, из неё выскочил разъярённый водитель, но только выругался и зло сплюнул на землю: виновницей оказалась старуха — сгорбленная, одетая, несмотря на июльский зной, в тёмное платье и вязаную кофту. Машина задела только её пакет, который от удара разорвался и вывалил на дорогу древний кошелёк с застёжками-шариками, да дешёвые старушечьи покупки: какие-то перезревшие яблоки, лопнувшую пачку макарон, плавленый сырок, кефир; ещё что-то, такое же нелепое и жалкое на грязном после дождя асфальте.
Лера кинулась собирать рассыпанное в пакет, оказавшийся у неё в сумочке, хотела отдать его старухе, но та, похоже, до сих пор не пришла в себя. Водитель, ещё раз смачно выругавшись, уехал. Пришлось девушке брать старуху под руку и вести домой, благо та показала на соседнюю пятиэтажку. Два раза пришлось ей спрашивать у бабули про ключ, пока та не достала его из кармашка своей вязаной кофты. Они вошли в квартиру, Лера усадила женщину на диванчик в кухне, положила сверток с покупками на стол.
Старуха подняла на неё живые, чёрные глаза, и Лера с удивлением осознала — не такая уж она древняя просто, скорее всего, очень больная.
— Спасибо, деточка! Сейчас человечность, увы, не в моде. Вообще-то ничего страшного не случилось бы, сшиби он меня насмерть — мне, детка, жить осталось недолго… Впрочем, это — знак. Я ведь как раз задумалась о том, кому передать кое-что, доставшееся мне… ну, не важно. Поэтому и под машину чуть не попала. Родственников у меня нет, а тут вот тебя мне Бог и послал. Как твоё имя? Лера? Чудесно Лерочка, подожди здесь, я сейчас. Она
Лера уже подходила к двери, когда услыхала вслед:
— И запомни, деточка, не зря Гоголь писал, что русские любят быструю езду. Вон, этот, что на меня налетел, тоже, небось, русский — гоняет, как оглашенный! Впрочем, нет, не русский! Русские-то на тройках ездили! Запомни деточка, на тройках!
Непросто в двадцать лет быть замужней женщиной! Особенно, если ты приехала в Москву аж из Екатеринбурга, учишься в университете и живёшь с молодым мужем, таким же студентом-провинциалом, только из Воронежа в крошечной съёмной комнатушке, аренда которой сжирает львиную долю его подработки в свободное от учёбы время, своих скудных копирайтерских заработков в интернете, и переводов от обоих родителей. Даже сейчас, на каникулах, ребята не поехали домой: работали целыми днями, чтобы подсобрать немного денег.
Вечером Лерочка рассказала мужу о своём приключении. Он хмыкнул недоверчиво, но потом всё же взял пожелтевший листок бумаги в клеточку, вырванный из старой тетради, аккуратно сложенный вчетверо, развернул его и стал изучать.
На пишущей машинке было напечатано посередине листа следующее:
Думы, думы, думы… Сны жестоки и злы, воспоминания язвительны и унылы. Крах твоих замыслов подступает еле заметно, задумчивые и язвительные антиподы молчат и лелеют надежду радостно распахнуть броню заранее брошенного к стопам скептицизма. Гордые, одинокие, носятся устало в зимнем вспенённом море, забываясь в своём чутком молчании…
Второй листок оказался в линейку, помятый, с неровными краями. Торопливым, но разборчивым почерком на нём было написано:
Ключ к тексту:
1. КОНОЛОМ
2. ЗИЖДЕ
3. ХРУСТ
4. ЧАЩЁБА
5. ПЮГЮВЮЦЫ
6. Я ШЭФ
— Что это такое? — оторопело спросил Веня. — Где же тут шифр?
— Вот здесь, мой дорогой! На первом листе. А на втором — ключ к нему! Или ты думал, что шифр — это обязательно цифры или какие-то пляшущие человечки?
— Н-нет, конечно, — Веня ещё раз внимательно перечитал текст, — но это же стихи какие-то… Белые. Без рифмы и размера… Где-то я такое видел… Кажется, компьютерное творчество… Постой, постой, как там было? «Пока слепо плыл сон над разбитыми надеждами… Космос вяло сочился… и небо не спало» — что-то вроде этого, не помню…
— И что? Ты хочешь сказать, что это вот и есть компьютерное творчество? Напечатанное на механической пишущей машинке на выцветшей от времени бумаге?
— Не знаю, давай лучше ключ посмотрим. — Веня взял второй листок. — Тоже бред полный! Кто такой коноло?м?