Лучший исторический детектив – 2
Шрифт:
Хотя несколько раз за всю свою брачную жизнь Игорь Ильич всерьёз задумывался: а не развестись ли ему с Марией Сигизмундовной? Собраться с духом и разрубить одним махом этот гордиев узел. Что тут героического? Тысячи, миллионы людей по всему свету это уже проделали, некоторые не по одному разу… И ничего. То-то и оно, что н и ч е г о: живут, работают, платят алименты… Но потом сам себе говорил: нет, брат, Мария — женщина властная, привыкла обвинительные приговоры выносить. Судья, как пить дать, тогда отберёт у него дочь Ирину, в которой Лаврищев, пока дочка не отпочковалась, души не
Потом Ирина поступила в вуз. Тоже решил подождать — вот закончит свой мединститут, потом ординатуру, начнёт самостоятельно работать врачом… Всё так и случилось. Ирину Игоревну оставили работать в крупном столичном кардиоцентре, дочь нашла своё призвание в медицине. Всем было ясно, медицина — это её путь. И Игорь Ильич понимал: врач из неё получится. И, судя по доброму сердцу, очень даже неплохой врач.
Но ничего в жизни следователя Лаврищева от этих провалившихся от удручающего бездействия переворотов (как незабвенное ГКЧП) не изменилось. Так и не решился он топором, с одного маху, разрубить давно поржавевшие цепи Гименея или — как его? — этот чёртов гордиев узел. Банально, но это именно так: ко всему человек привыкает — к славе, к холуйству, к власти. К цепям — тоже.
Видно, не рождён Игорь Лаврищев был узлорубом, как его более молодые, успешные и послушные любым приказам начальства коллеги. Конформистам во все времена жилось гораздо лучше, а главное — легче, чем нонконформистам. Это Лаврищев за годы работы в следственных органов испытал на собственной шкуре. Конформисты обладают гибким умом и сообразительностью. Возбудить уголовное дело против предпринимателя N? Да никаких проблем, пожалуйста, уважаемый Иван Иванович! Ваше слово — закон, ваша благосклонность — лучшая награда.
А что же наш отечественный нонконформист, то есть полная противоположность «человеку гибкому», легко гнущемуся перед теми, кто хоть на ступеньку да повыше него самого стоит на общественной лесенке? Он далеко не дурак, он общителен, доброжелателен, не склонен осуждать, но страсть как любит иметь своё, — и не дай Бог, отличное от мнения начальства! — мнение. Ум нонконформиста не гибок. Как, впрочем, и спина. Он упрям и не крутится, как флюгер, при малейшем колебании ветра. Такие «негибкие» и «невертлявые» водились в России во все времена, как до реформ, так и после них. Во всех общественно-экономических и политических формациях. И очень редко этот тип людей в «табеле о рангах» занимал верхние строчки. Русский чиновник, получив хоть минимальную власть над ближним, даже если он не берёт взяток (во что, признаться, верится с трудом), устоять против лживых, но таких сладких слов, ужимок и прыжков подхалимов и лизоблюдов не в состоянии.
Тех, кто имеет своё мнение, по железобетонному мнению вельможи, — просто опасен. Наверное, именно поэтому Фёдор Достоевский утверждал, что «для человека нет ничего труднее собственного мнения». Трудно его сформулировать, постоянно поддакивая власти, но ещё труднее — отстоять его. Хотя бы перед своим гладеньким и гаденьким альтро эго, «вторым я».
СЛУЧАЙНЫЕ СВЯЗИ
«На морском песочке я Марусю встретил…»
Мария Сигизмундовна ещё в начале своей судебной картеры благоразумно отказалась от роскоши иметь собственное мнение. Советский судья и собственное мнение — две вещи несовместные (слово из активного словаря А.С.Пушкина). Это золотое качество очень нравилось начальству по всей вертикале: от молчаливого низа, середины и самого верха правящего «перпендикуляра». И разве могла стерпеть это самое «собственное мнение» у своего мужа, следователя по особо важным делам Игоря Ильича Лаврищева? Вопрос риторический.
Семонова-Эссен (такая двойная высокопарная фамилия была у Марии Сигизмундовны) с юных лет, когда мечтают об алых парусах и принцах на белом коне, уже была переполнена мыслями и мечтами о лёгком подъёме по крутым ступеням служебной лестницы. И теперь, глядя на муженька со своей покосившейся колокольни, она частенько упрекала Лаврищева за его главный недостаток — за отсутствие «здоровой амбициозности». Человек, всю жизньучила мужа жена, должен ставить перед собой, если и не высокие, то хотя бы практичные, полезные, то бишь прагматичные, цели. Курочка, она хоть и глупа, да по зёрнышку, по зёрнышку…
Это и есть здоровый прагматизм, который, по мнению работника райсуда, давным-давно пришёл на смену бесполезному советскому романтизму.
— Ты вот в своё свободное время на диване с книжками в обнимку валяешься, — назидательно вдалбливала она в стремительно лысевшую голову мужа. — На кой чёрт тебе эта бесполезная беллетристика? Тебя не Достоевский со своим «Идиотом» и даже не Шерлок Холмс должны вдохновлять, а заповеди великого американца Фреда Дэвида, говорившего своим подчинённым: предлагайте мне только идеи, сулящие выгоду!
— Райкин, душа моя, если помнишь, предлагал к ноге балерины динамо-машину прикручивать, — возражал следователь. — Зачем впустую ногою вертеть? Не прижилось… Не прагматики мы, видать…
— Дурак ты, Ильич, дубина гуевская! — клеила ярлыки супруга. — А вот американцы прагматики. Потому так хорошо живут, а мы, идиоты, Достоевским гордимся, хотя никто его уже давно не читает. И правильно, что не читает. Умирает великая русская литература. Тихо, безсславно, как никому уже не нужный пенсионер, умирает… На смену литературному идеализму идёт великий век-прагматик.
— Он нас, голуба моя, и доконает окончательно, — смеялся, не вставая с любимого дивана, Игорь Ильич. — Что немцу хорошо, то русскому смерть.
Реплика мужа за живое задела жену.
— Дарвин утверждал, что человек разумный произошёл от приматов, — сказала она. — А человек успешный происходит от прагматов.
— Это что за неизвестный науке зверь?
— Прагмат — это тот, кто не будет тащить в дом все эти книги, которые захламили нашу квартиру, а будет делать ля себя и семьи полезное практическое дело.