Лучший исторический детектив
Шрифт:
— Я слышал про пана Зинткевича, что это очень серьёзный человек. Не хотелось бы, чтобы он подумал обо мне обратное, — сказал пан Эдвард. — Я к нему с серьёзными вопросами, и, думаю, на них только сам пан Зинткевич сможет ответить.
— Так вы с делом или с вопросами? Это же разные вещи!
Мрозовский едва заметно скривился и спросил в лоб:
— Так вы и есть Мацей Зинткевич?
В свою очередь недовольно крякнул и аптекарь.
— А как вы догадались?
— Методом дедукции, — довольно ответил пан Эдвард.
— Сыщик, значит, — тихо сказал Зинткевич и пригласил жестом за собой. — Пойдёмте, не нужно искать чужие уши. Думаю, никому из нас не хочется, чтобы кто-то услышал этот разговор.
Зинткевич открыл ту самую маленькую дверь в стене, из которой вышел, и скрылся в темноте прохода. Мрозовскому ничего не оставалось делать, как последовать следом за аптекарем. Они прошли по тем же коридорам, по которым совершенно недавно проходил Гольдман с пакетом документов.
Мрозовский с трудом перенёс эту экскурсию и, когда они вошли в маленькую комнатку, был на грани обморока. Здесь пахло как в православном храме: воском и ладаном. Но воском больше. Это и не удивительно, когда вокруг в большом количестве стоят жёлтые восковые свечи.
— Простите, вам плохо? — спросил Зинткевич, заглядывая в глаза Мрозовскому и, мало того, тыча указательным пальцем ему в лицо, намереваясь опустить нижнее веко.
— Если вы перестанете тыкать в меня пальцем, мне станет значительно лучше!
— Думаю, у вас проблемы с сосудами, иначе вы бы так не покраснели, — заметил Зинткевич.
— А как бы я покраснел?! — зло сказал, Мрозовский. Ему совсем не нравилось то дурацкое положение, в котором он сейчас оказался. — Других мест для приватных бесед у вас, конечно, нет?
Аптекарь явно обиделся, он глубоко дышал, раздувал ноздри и постоянно поправлял очки на носу.
— Сняли бы вы их, — заметил Мрозовский, более миролюбиво. — И без того темно.
— Действительно… — Зинткевич засунул очки в карман халата, сложил на груди худые руки и спросил: — Так зачем вы ко мне приехали? Здесь можно говорить без стеснения — нас никто не услышит.
— Вы знакомы с паном Рафиком Гольдманом?
Вопрос получился коротким и неожиданным. Зинткевич раскрыл рот, и стал похож на рыбу, которую выбросили на берег. Он вдохнул и выдохнул:
— Знаком. Надеюсь, в знакомстве с нотариусом дефензива не усматривает криминала?
Мрозовский подумал, что, как для аптекаря, Зинткевич слишком быстро соображает и, надо сказать, стремительно берёт себя в руки.
— Не усматривает, — улыбнулся Мрозовский. — Скажите, вы доверяете пану Гольдману?
Вопрос был с подвохом. Аптекарь сделал несколько лишних движений, которые не остались без внимания. Мрозовский сдержал довольную улыбку, вскинул голову назад и приподнял бровь.
— Откуда такой странный вопрос? — ответил вопросом на вопрос Зинткевич. — Как нотариусу я доверяю ему полностью, а как человека я его не знаю. Вы это хотели услышать?
Мрозовский недовольно прошамкал губами, откашлялся и сказал:
— Не буду юлить. Я знаю, какие дела связывали вас и пана Гольдмана. Расскажите, зачем он к вам недавно приезжал?
Зинткевич громко потянул носом воздух, посмотрел вокруг, словно всё здесь он увидел впервые, и ответил:
— Он приезжал по личному делу. Это никого не касается, кроме меня и пана Гольдмана.
— Конечно-конечно! Но не стоит так нервничать, уважаемый пан Зинткевич! Или вы что-то должны пану нотариусу, что боитесь сказать лишнее слово? А вот правосудия всё касается, пан Зинткевич. Абсолютно всё! Или вы хотите, чтобы в «двуйку» вас пригласили для опроса лично?
Сделав ударение на последнем слове, Мрозовский наконец-то почувствовал себя лучше, и даже смог осмотреться вокруг. Комната была маленькой и круглой. У стен дрожали огни свеч, и казалось, что и сами стены живые и дышат. Мрозовскому снова стало не по себе, и он перевёл взгляд на аптекаря.
— Я, наверное, должен вас отблагодарить, пан Мрозовский, за доброту? — по лицу аптекаря можно было сказать только одно — настроение ему испортили не на один день и пан Эдвард вызывал у него изжогу. — Вы позволите, я не буду этого делать? Давайте уже уточните, что конкретно вас интересует и закончим. У меня, знаете ли, есть чем заняться, кроме беседы с вами.
— Конечно, пан Зинткевич, — Мрозовский был готов согласиться с чем угодно, лишь бы узнать, зачем приезжал Гольдман.
— Рафик Гольдман приезжал, чтобы оставить некие документы для хранения.
— Для хранения?! — Мрозовский округлил глаза, не сдержав эмоций.
— Да. Пакет я не открывал, поэтому, что в нём сказать не могу. Сами понимаете, что большего я вам не скажу, потому что ничего не знаю. О моих с Гольдманом делах вы уже знаете. В общем, приятно было побеседовать с вами, но дела ждут.
Зинткевич скорчил на лице подобие улыбки и рукой указал на дверь. Мрозовскому ничего не оставалось, как только попрощаться и вернуться в аптечный зал.
Он думал, что теперь всё не становится менее запутанным. Если у Гольдмана остались документы на руках, и их некому было вернуть, значит, единственный, кто связывал Гольдмана с заказчиком, был покойный Зеленский.
Выйдя из аптеки, Мрозовский решил отправиться выпить кофе и перекусить.
Львов звенел трамваями, шумел людьми и вообще очень отличался от тихого и немноголюдного Жолкева. Пан Эдвард шел по тротуару, опираясь на зонт-трость, поглядывал по сторонам, надеясь порадовать глаз приятной панянкой, как вдруг ему показалось, что на другой стороне дороги мелькнуло знакомое лицо. Лицо было скрыто за кепкой и приподнятым воротником пиджака, но весьма напоминало покойного Зеленского. Знакомец скрылся за людским потоком и пан Эдвард подумал, что ему могло привидеться.
Мрозовский возвращался в Жолкев с тяжёлыми мыслями. Его даже не радовало приятное знакомство в кофейне.
Панянка была коротко стрижена, рыжеволоса, в самом соку и игрива. Она, как показалось Мрозовскому, призывно на него смотрела, медленно слизывая кончиком языка с верхней губы пенку от кофе по-венски. Похоже, что панянка была иностранкой, поскольку одета вызывающе — в белый мужской костюм. На шее, поверх белой же рубашки, она повязала длинный шёлковый шарф синего цвета. Это делало её более женственной. Сквозняк теребил шарф, и панянка каждый раз ловила его, хохоча и показывая белые зубки за алыми губами.