Лучший исторический детектив
Шрифт:
— Вы переигрываете, — скривился Арештович. — Я сам люблю театры, но из вас плохой актёр. Где мой сын и что вы хотите за то, чтобы ноги его в городе больше не было?
Мрозовский подумал, что Поль, пожалуй, уже очень далеко от Жолкева. Он вспомнил разговор на рассвете…
— Скоро ты уедешь куда захочешь. Но скажи уже, это ты убил Зеленского, Вениамина Железова и того хлопчика из прислуги? Не отпирайся. Всё сходится: ты учился на хирурга, а значит не боишься крови и умеешь управляться со скальпелем. Мне наверняка сказали, что всех троих зарезали именно этим инструментом.
— Прямо так и сказали? — устало переспросил Поль. — Скальпелем? Всех троих?!
— Именно.
— Мало ли хирургов в Жолкеве? Так уж сразу и я?
— Не ломайся. Мы же договорились: ты сейчас уезжаешь, а через два дня отдаёшь долг…
— Раз ты такой умный, то зачем спрашиваешь? Всё знаешь, всё понял. Зачем задавать вопросы?
Поль не стал отрицать доводов Мрозовского, не стал спорить, но и не согласился прямо. Дал понять, что истина совсем рядом и искать больше нечего.
…Мрозовский переступил с ноги на ногу (ему так и не предложили присесть).
— Пан Арештович, мы с вами взрослые люди и вы не можете не понимать, чего мне от вас нужно. Давайте не будем ломать комедию, вы заплатите, и я дам гарантии, что никто не узнает о вашем сыне. Даже более того, он уедет из города.
— Сколько? — Арештович стал бледен, обвисшая щека его подрагивала и, похоже, что пан может не дожить до следующего Рождества.
— Ни много ни мало, сто тысяч злотых, — сказал Мрозовский и уставился на Арештовича.
— Приходите вечером и вы получите деньги. А сейчас можете идти.
Арештович кивнул на дверь с таким лицом, с каким обычно выгоняют провинившуюся прислугу или нашкодившую собаку. Мрозовский же вежливо поклонился и вышел, высоко задрав подбородок.
«Ничего. Я это как-нибудь переживу… Подумаешь, какой пан шляхетный! Детей надо лучше воспитывать. А не умеешь, то расплачивайся за них», — думал он отстукивая тростью по раскалённой за день брусчатке, быстрым шагом удаляясь от дома Арештовичей.
В шесть часов вечера Мрозовский снова навестил Арештовичей. Прямо в передней получил от дворецкого увесистый саквояж, заглянул туда и с трудом сдержал возглас: до самого верха саквояж заполняли пачки банкнот.
Тугие, пахнущие краской купюры приятно оттягивали руку. Мрозовский решил, что сейчас он заслужил чашку кофе с ликёром и кусок торта. А еще пришла мысль о скорейшем переезде куда-нибудь подальше из города.
Можно даже устроить прощальную гастроль, бенефис, так сказать. А что? Имеет полное право — саквояж вполне увесистый. Сейчас даже можно с пани Марьяной свидание обговорить. Есть надежда, что пан Пашкевич на охоте, сезоны открывает, а, значит, кондитерша без присмотра ревнивца осталась.
Мрозовский вальяжно вошёл в кондитерскую, занял столик у окна и поставил на соседний стул саквояж.
— Доброго дня, пан Эдвард, — пропела пани Марьяна, завидев гостя. — Давно вас не было. Что желаете?
— И вам доброго дня! — ответил Мрозовский. — Мне кофе по-венски и тот вкусный торт, что вам из Австрии привозили. Кусок побольше можно.
— Какой хороший выбор сделал пан, — щебетала пани Марьяна. — А торт называется Захер-торт. Мы его давно сами выпекаем. Одну минутку, пан Эдвард, сейчас всё будет.
Пани Марьяна глянула на Мрозовского и глубоко вздохнула. Да так, что объёмная грудь её приподнялась над декольте и тут же опала. «Морской прибой, не иначе», — подумал Мрозовский, почувствовав томление, и повёл бровью так, чтобы кондитерша приняла это за ответ.
Через несколько минут пани Марьяна подплыла к Мрозовскому, немного задела его бедром, когда ставила на стол кофе и торт.
— Ах, простите, пан Эдвард. Душно так, что голова кружится…
— Только ли от жары у вас кружится голова? — тихо спросил Мрозовский кондитершу, неотрывно глядя ей в глаза. Он взял её за руку и поцеловал кончики пальцев. — Вы прелестны! Можно освежиться бокалом холодного шампанского сегодня вечером…
Кондитершу едва не хватил удар. Она испуганно завертела головой по сторонам: не заметили ли посетители такие нежности в адрес замужней пани. Но из гостей в кондитерской сегодня были только две пожилые пани, занятые беседой, и важный пан, читавший газету. Пани Марьяна ретировалась за прилавок, а через минуту прошла мимо столика и аккуратно уронила записку. «Жду вас в девять часов вечера. М.»
Мрозовский ухмыльнулся — его развеселил испуг кондитерши. Через несколько дней он уедет отсюда вместе с мамой, и теперь ему всё равно, что там прознает пан Пашкевич о шашнях своей жены.
Вечер наступал так стремительно, что Мрозовский едва успел зайти домой, чтобы припрятать деньги и переодеться. Мама ужинала курицей, пани Сима была здесь же и гладила бельё.
— Добрый вечер, пан Мрозовский, — поздоровалась она, привстав.
— Добрый, пани Сима, — кивнул он. — Подайте мне свежую рубашку, я спешу. Мама, как прошёл день?
Он быстро прошёл в свою комнату, не дожидаясь пока мама начнёт спрашивать, кто он такой и где Лёва, разложил под матрасом пачки купюр, а саквояж вполне мог бы сгодиться для шампанского и конфет. Ушёл так же поспешно, поглядывая на часы и на ходу поправляя галстук.
Мрозовский неожиданно понял, что ему сейчас невыносимо скучно. Под ним тяжело дышала и смотрела во все глаза пани Марьяна. От неё по-прежнему пахло ванилью и корицей, даже немного шоколадом, но теперь она не казалась ему загнанным зверем, мечущим молнии глазами цвета спелой вишни. Теперь всё казалось ненужным и скучным фарсом. Мрозовского даже не вдохновлял тот факт, что пан Пашкевич будет очень разгневан, если узнает об этих свиданиях. Гораздо более тревожила предстоящая эксгумация Германова, на которую наконец-то было получено разрешение. Мероприятие планировалось на середину сентября, когда станет более прохладно и труп не завоняет всю округу. Так велел начальник Управы, пожелав лично присутствовать при эксгумации. Потому к прежним беспокойствам добавилось ещё одно: он-то, Мрозовский, отлично знает, что в склепе нет покойника. Покойник совершенно спокойно шастает по Жолкеву и округе, нанимая шмальцовщиков.