Лучший исторический детектив
Шрифт:
— Устрой мне встречу с Полем Мерсье, — тихо сказал ему Германов почти в самое ухо.
— А прошлая встреча разве не состоялась? — Мацей удивлённо вскинул брови.
— А что такое?
— Ничего, — пожал плечами аптекарь. — Это вообще не моё дело. Нужен вам Поль, значит будете иметь с ним встречу.
Зинткевич не подвёл. Вечером следующего дня, в тайной комнате аптеки «По венгерской короной» Поль Мерсье ждал Германова.
— Добрый вечер, — кивнул Германов.
— Приветствую пана, — ответил Поль.
— А поговаривали, что вы в Америке… — не то спросил, не то просто сказал Германов.
— Брешут, — пожал плечами Поль. — Нашим людям только дай язык об угол почесать, так и угла не будет. Где я и где Америка, пан Германов?
Поль Мерсье улыбался. Германов про себя отметил, что взгляд у этого парня цеплючий. Да и глаза у него не улыбаются. Сам он улыбается, а глаза нет. Прямо колючки в глазах этих. Ещё в первую встречу показалось, что молод он слишком для опытного человека. Хотя, как сейчас поймёшь? Такое время смутное. А дети так быстро растут…
Поль Мерсье и в самом деле выглядел довольно юно: ясные голубые глаза на слегка загорелом лице, губы с немного завёрнутыми вверх уголками (возможно, от того и казалось, что он всегда улыбается), красивая линия губ и очаровательные ямочки на щеках. А если ко всему добавить белокурые кудри, то чисто Купидон получается. Такой войдёт в доверие хоть к чёрту, а если не войдёт, то вотрётся. И ухо с ним держать надо востро, как бы чего не учудил. Похоже, что панянки от него с ума сходят.
— Чтобы не быть многословным, сразу перейду к делу, — Германов прервал свои размышления, решив поскорее закончить и обо всём договориться. — Требуется достать документы из дома некоего пана, который сейчас в отъезде.
— Вы, пан Германов, зря так много говорите, — прервал его Мерсье. — Конкретно: какие документы и точный адрес. А ваши личные коллизии и чувства меня не интересуют.
Германов даже успел разозлиться на этого Поля Мерсье. Так грубо прервать, так это нужно совсем не иметь воспитания. Но судя по всему воспитание у парня было, а вот страха не было совсем. Германов понял, что перед ним сидит человек, у которого нет ничего святого. Во всяком случае, он никогда не покажет того, к чему питает слабости или нежные чувства.
Германов из кармана пиджака достал блокнот и карандаш и, прислонившись к стене, стал писать. Написав адрес и название требуемых бумаг, он спрятал руки в карманы и принял важную позу.
— Прошу вас.
Поль Мерсье бегло прочитал с листа, потом изорвал его на мелкие клочки и с ехидством, а может быть и с некоторой долей презрения, спросил:
— Вы считали, что я этого не могу запомнить? Или были неуверенны, что правильно сообщите информацию без помощи бумаги и карандаша?
Германов крякнул и захотел курить. Такое с ним случалось крайне редко, чтоб он хотел курить из-за неприятного собеседника.
— Внешне я не смог ни по каким признакам определить ваши умственные способности. Если вы хотите ещё об этом поговорить, то я вынужден извиниться и откланяться. Дела.
Посчитав, что смог поставить мальчишку на место, Германов кивнул и вышел. За спиной раздалось не то потрескивание, не то кашель — Поль Мерсье смеялся над ним. Германов сначала немного притормозил, а потом пошёл к выходу ещё быстрее.
Мрозовский торопился. Гриша Бердник закончил шить костюм, и можно было хоть сегодня его забирать.
Костюм для Мрозовского значил очень много. Костюм — это лицо и характер, а ещё это статус. Выглядеть хорошо Мрозовский любил больше, чем работать.
— Хорошо сел, — удовлетворённо хмыкнул Гриша Бердник сквозь зажатые во рту булавки. — Эх, пан Мрозовский, мне бы вашу фигуру…
Насчёт фигуры он, конечно, льстил, но делал это совершенно искренне, ибо крупные мужчины внушали Грише не только уважение, но даже некий благоговейный трепет. Таким мужчинам Гриша шил костюмы очень аккуратно, чтоб ни к чему нельзя было придраться. Мрозовский и не придирался. Он с удовольствием позировал перед большим зеркалом, удовлетворённо рассматривая своё тело, упакованное в полосатый твид.
— А что нового в городе? — спросил Мрозовский, развернувшись спиной к зеркалу и пытаясь рассмотреть, как сидят брюки. — Гриша, что люди говорят?
Наконец Мрозовский смог так извернуться, что увидел тыл почти полностью и даже остался вполне доволен увиденным.
— Ой, пан Мрозовский! Вы же знаете этих людей! Вечно всякие глупости повторяют. Но я вам скажу, что последняя глупость — самая глупая. Я вам даже больше скажу, я такую глупость уже давно не слышал. Чтобы в нашем городе и такие глупости…
— Гриша, а ты бы сказал уже, чего мусолить, — перебил Мрозовский, так морща нос, что даже медно-рыжие бакенбарды стали торчать в стороны.
— Я вам вот что скажу, пан Мрозовский, если бы старый начальник Управы услышал эту глупость, то он бы перевернулся у себя в гробу и долго плакал, — Мрозовский представил себе рыдающего покойника и скривился. — Нет, ну вы мне скажите! Это же надо такое придумать! Это же надо не иметь головы, чтобы об этом сказать Францишке Эбель! Вы не поверите, но лично я ничего не имею против этой благородной пани, но вы видели её руки?! Эти руки никогда не знали пилочки для ногтей. Господи, эти руки, наверное, и мыла не знали. Пани Францишка, конечно всегда носит перчатки, но иногда она о них может забыть и…Эта пани очень странная. Знаете? Её муж воевал в Великую войну. Он был очень достойным паном. Это я вам точно говорю. Но у него было что-то с сердцем, так-таки Францишка помогла ему собраться и уйти навсегда, — Бердник зашептал: — Пан Мрозовский, вы себе не представляете, какой у неё характер!
— Отчего же? Весь город представляет, — пожал плечами Гольдман. — Но так что говорят люди, Гриша? Какую такую глупость?
Гриша закатил глаза и всплеснул руками.
— Ой, ну вы только подумайте, что собираются сделать эти домушники! Они хотят грабить квартиру пана Гольдмана! Тот Яша, что слесарит на рынке и умеет делать отмычки, спьяну рассказал жене, что ему скоро много заплатят за ключики к квартире Гольдмана, и даже дали задаток. А жена его на следующий день разбиралась с Францишкой, потому что та сказала, что они такие бедные, у них скоро все мыши издохнут. Так вот жена Яши в сердцах рассказала Францишке об этом заказе и, конечно, утёрла нос. Но Францишка тоже не молчит и говорит об этом в каждом дворе, куда заходит, а таки гуляет эта пани целыми днями.