Лучший коп Мегаполиса

Куницына Лариса

— Это как-то связано с делом об исчезновении девушек? — дело­вито осведомился Лонго.

— Как ты угадал? Конечно, девушки шли на продажу, а этого придурошного хулигана умыкнули ради выкупа, но почерк один и тот же. Кстати, по девушкам у нас ничего нового.

— Второе?

— Тот маньяк с Киота-стрит…

— Прасан?

— Да, он самый. На суде он отказался от трёх убийств.

— Мерзавец.

— Я с тобой согласен и суд, возможно, тоже, но дело вернули на доследование.

— Так. Пусть этим займется Хорн.

— Может, лучше я?

— Нет. Ты найдешь похищенного мальчишку. Из-под земли мне его достань!

— Мой лейтенант уверен, что этот маленький негодяй под землей?

— Заткнись! — Лонго покосился на меня. — Постарайся,

Клайд. Нужно найти ребёнка.

— Они его вернут, — уверенно заявил Клайд. — Только лучше бы не возвращали. Ей-богу, без него в районе спокойнее, и его шайка присмирела.

— Шайкой я потом займусь сам, а мальчика найди. Возьми Ласи и обшарьте всё.

— Ясно.

— В общем, работай, Клайд. До завтра.

— Спокойной ночи, мой лейтенант. Если ты, конечно, собираешься сегодня спать.

Видеотектор чинно проплыл к стене и исчез в ней. Лонго обернул­ся ко мне. Я увидела, что он смеётся.

— Отличный у меня заместитель. Его не проведёшь!

И свет в комнате снова начал меркнуть.

IV

Утром меня разбудил яркий свет. Открыв глаза, я увидела, что прямо за окном ослепительно сияет солнце. Небо вокруг него казалось молочно-белым и лишь на некотором расстоянии становилось бледно-го­лубым. Я посмотрела на Лонго. Он спал сном праведника, и яркие лучи его совершенно не беспокоили, хотя светили прямо в лицо. Голубова­тые блики лежали на густых чёрных волосах и острыми искрами мерца­ли на концах синих ресниц. Я некоторое время с умилением любовалась совершенно неправдоподобной картиной под условным названием «Умиро­творенный Торнадо», потом осторожно поцеловала его в губы и встала.

Было ещё совсем рано, но небесный прожектор делал для меня мысль о дальнейшем сне нелепой. Я быстро приняла душ и отправилась на кух­ню, готовить завтрак. Лонго не сказал мне, когда его разбудить и во­обще нужно ли его будить. Мне хотелось, чтоб он спал как можно доль­ше, так как, судя по всему, ему не часто удавалось выспаться по-хорошему. Но когда я заглянула между делом в комнату, то оказалось, что постель уже пуста, а из душевой доносится шум воды. Ещё на Изумруд­ной я заметила, что Лонго испытывает некоторую слабость к водным процедурам. Для ормийца, которые при массе неоспоримых достоинств, тем не менее, не отличаются особой чистоплотностью, это было необычно и нравилось мне.

К тому времени, как я закончила приготовление завтрака и с под­носом вошла в комнату, он уже стоял перед зеркалом в новенькой форме с поскрипывающей при каждом движении портупеей.

— Доброе утро, — улыбнулся он.

— Доброе утро, дорогой, — кивнула я, ставя на стол поднос. — Только не говори мне, что не пьёшь по утрам кофе.

— Пью, — рассмеялся он, закрывая дверцу шкафа и садясь в одно из кресел. — Особенно если мне его подают в постель.

— Что-что? — изумилась я.

— Нечего удивляться, — пожал плечами он. — У нас в участке кофе лучше всех заваривает детектив Ласи, он же и приносит мне его. А наша постель — это, в лучшем случае, койка в свободной камере или диван в помещении детективов.

— Или собственный стол.

— Или стол, — согласился он.

— Ты совсем не похож на ормийца, — заявила я. — Кофе в постель, душ три раза в день и неравнодушное отношение к собственному отра­жению в зеркале — это больше похоже на землянина.

— Ты не видела моего конкистадора, — усмехнулся Лонго. — Если у тебя заместитель с замашками аристократа, то приходится соответствовать. Меня всё это сначала страшно бесило, но потом привык. Клайд говорит, что у полицейского, как у президента, должен быть имидж. Я о таком никогда не слышал. Мои заместители были вполне обычными ребята­ми, двое из пяти — земляне, и я с ними вполне нормально работал, а потом мне прислали из Нью-Сьерра-Мадре этого барона с голубой кровью. Я смотрел на него, сдерживал злость и утешал себя только тем, что скоро наша грязь заставит этого умника снять белые перчатки.

— И что?

— Теперь я сам начинаю побаиваться уронить

свой собственный имидж в глазах последнего карманника. Хотя до белых перчаток пока не дошёл. Кстати, быть может, именно поэтому он пока имеет возможность их носить.

— Значит, ты теперь вполне цивилизованный человек, — удовлетворённо кивнула я.

Лонго с удивлением посмотрел на меня. Я вдруг испугалась, что его может обидеть моё замечание, но он только пожал плечами.

— Если б не война с Алкором, мы бы до сих пор пасли баранов и стреляли из лука. Но очень плохо, когда цивилизация приходит в виде новейшего оружия. Я, когда приехал сюда восемь лет назад, знал уже десятка полтора различных языков, разбирался в технике не хуже любого специалиста и умел пользоваться всеми видами ручного оружия. Но купаться предпочитал в одежде.

— То есть как?

— На Орме так принято. Те гении, что разрабатывают сейчас лучшие в Объединении двигатели, именно так и поступают. И они лучше влезут в самую грязную лужу, чем в бассейн.

— А ты всё-таки предпочитаешь бассейн?

— Не потому, что мне это нравится, — пожал плечами Лонго. — Хотя я уже привык. Видишь ли, здесь, в Колонии, полицейский — царь и бог. Здесь всё в его руках, всё зависит от него, и всё на его ответственности. Начальник участка обладает властью, ограниченной только законом. Ни префект, ни комендант планеты, ни даже комендант Колонии не может вмешаться в его деятельность, а он, если он умный полицейский, не должен вмешиваться в нормальную жизнь участка. Но он должен быть в курсе всех дел, а дела вершатся не в притонах, где ормийский повстанец с «Поларисом» на плече будет своим парнем, а наверху, в небоскрёбах, офисах, банках, в казино, престижных клубах и ресторанах. Как меня ни мутит от всего этого, я должен прини­мать участие в этом спектакле, который зовётся здесь светской жиз­нью, я должен посещать приёмы, рауты и званые вечера. При этом я должен быть дипломатом, улыбаться, жать руки и вести умные беседы с теми, кого в прежние времена развесил бы на пальмах. Я должен там быть своим парнем, понимаешь? А у них не может быть своим тот, кто в жару ходит на общественный пляж на озере, вместо их соляриев и бассейнов.

— Значит, пляж для тебя под запретом?

— Увы, — вздохнул Лонго. — Я это понял года три назад, и с тех пор работать стало куда легче. Зато жить труднее. А сегодня будет жарко. Ну, ладно, мне пора. Спасибо за кофе.

Он поднялся, подошёл к компьютеру, нагнувшись, открыл небольшой ящик в столе и что-то достал оттуда. Вернувшись, он чуть сдвинул посуду и положил рядом удостоверение, магнитный жетон и какую-то изящную безделушку величиной с ладонь.

— Я не могу настаивать, чтоб ты оставалась дома, — проговорил он. — Хотя так было бы лучше, но ты ведь всё равно не послушаешься, верно? Жетон — это запасной ключ от всех дверей в доме, начиная с входной на нижнем этаже и кончая дверью пентхауза. Вставлять его в паз нужно только здесь, остальные двери откроются сами при твоём приближении. Этот же ключ подходит к моему старому автомобилю. Он в подземном гараже, пятый бокс. Чёрный «Сокол огня» тридцать второй модели. Удостоверение равнозначно правам. Я сейчас заполню его на твоё имя. И ещё… — он замолчал, взял со стола безделушку и повертел её в руках. — На улицах бывает опасно даже днём. Я не могу дать тебе лучевое оружие, но для самообороны сгодиться и это. В обойме двенадцать парализующих патронов. Запасные обоймы в столе под компьютером.

Он протянул мне этот предмет. Теперь я поняла, что это пистолет довольно необычной конструкции, очень простой в обра­щении. Вещица была идеально приспособлена для слабой женской руки и богато украшена. На инкрустированной рукоятке стоял герб — голу­бая лань с четырьмя рогами.

— Откуда такая прелесть?

— Это подарок на память. Когда-то он принадлежал одной из любимых наложниц императора.

— А как он попал к тебе?

— Император сбежал, бросив свой гарем. При штурме дворца многие женщины погибли, а этой повезло, что первым на неё наткнулся я, а не другие.