Лучший полицейский детектив
Шрифт:
«…И скандал! Вот было бы неплохо — он ей меня предъявляет, она ему в ответ медсестру… Будьте здоровы, ребята!»
Антон решил подождать со звонком не только из-за Дианы, но и из-за своего состояния. Он хотел успокоиться — унять злость, и разволноваться лишь в романтическом ключе, когда он будет помнить только ту её улыбку — при расставании у подъезда, и совсем перестанет думать о её муже.
Взгляд в детство — Кира
У самого последнего изгоя рано или поздно появляется рядом некто, которого тот с готовностью представляет сам себе другом или любимым
Антон Малой, наконец, тоже обрёл друга. Причём со стороны эта дружба выглядела неестественно, как нелепый мезальянс. Трудно ведь, привыкнув стереотипно раскладывая мир в мозгу по полочкам, понять, что может связывать не знающего отказов и нужды баловня-барчука из богатой семьи, где папа не последний начальник в этой жизни, с забитой и безусловной безотцовщиной, которая, что называется, «трусы за дедушкой донашивает».
А при всех этих исходных данных дружба была очевидна. И только немногие справедливо предполагали, что сам этот житейский контраст и лежит в сути взаимоотношений. Они оба — Антоша и Кира — словно бы дополняли друг друга.
Мальчику Кириллу нравилось контрастно ощущать свой успех, ошибочно — по неопытности — принимаемый за превосходство. Ведь Антошка, как и Кирюша, лишался детской непосредственности не разом, не вдруг, а постепенно, и в начале дружбы восхищался игрушками и развлечениями товарища вполне искренне, без стеснения и злобы, оценивая только лишь достоинства предмета или приключения, а не их принадлежность. Именно эта искренность не давала ему злого шанса заподозрить друга в хвастовстве. Да это, пожалуй, хвастовством и не было! Ну не виноват же Кирилл перед Антоном в том, что имеет богатого и влиятельного папу, который не позволяет ему выглядеть оборванцем.
Однако при всей полноценности Кирилла как обычного пацана — спортивная секция, невыученные уроки, футбол во дворе — злую зависть к нему у его друзей культивировали сами их родители, плохо скрывая свою собственную зависть к родителям Кирилла и обращаясь к сыну: «Что ты с него пример берёшь? У него папа вон кто, и поэтому ему многое прощается!» Транслировали свой собственный комплекс неполноценности своим пока ещё полноценным детям.
И только мать Антона, ничего такого ему не говорила, так как была просто рада, что у сына появился хоть один друг. Настоящий — Кирюша-то с Антошей общается гораздо больше, чем с другими детьми!
Родители Кирилла не сказать, что были в восторге от этих отношений своего сына с мальчиком не их круга, но любя Кирюшу — позднего ребёнка, балуя его своим либерализмом и, главное, наведя справки об Антоне и его матери, убедившись в её непорочности и его старательности, препятствовать дружбе не стали.
Для пацанов же, сбитых в общую стаю, дружеское сближение Антона и Кирилла представляло собой вообще не загадку. И вовсе не потому, что детские мозги ещё не захламлены взрослыми понятиями о престиже, а, скорее, потому, что для пацанов эта дружба как раз была в порядке вещей: Кира до конца не входил в их ватагу по видимой и уже ощутимой причине высоты положения, а Антон — наоборот, низменности. Чужие. Оба. Вернее, Антон совсем чужой — так уже принято считать, а Кирилл… Вроде и не чужой, но и свой не совсем.
Хотя, беря наглядный
С Антошкой же Кира ни на день связи не терял… В том числе и по причине незаурядных способностей Антош… простите, уже Антона. Он был интересен Кириллу, потому что знал больше. А Кирилл своим интересом к знаниям был интересен Антону.
Наконец, началась смена полюсов — Кира начинал завидовать заслуженным успехам Антона в учёбе, а тот начинал кайфовать от своей снисходительности, когда помогал другу разобраться в чём-то. И когда рассказывал всякие интересные истории из книжек, самостоятельному чтению которых Кира предпочитал занятия спортом.
Он, вообще, к юности в спорте уже весьма преуспел — был и призёром, и чемпионом чего-то там. Но к удивлённой радости друга Антона не вызывал в нём уже не то что приступа зависти, но даже особо ощутимого всплеска уважения. Хотя лицемерные приличия, конечно, соблюдались: были поздравления-пожелания-рукопожатия-объятия, но только чтобы другу сделать приятное. В душе — а душу, как бога, не обманешь! — Антон не чувствовал ничего. Ему это было неинтересно.
Однажды Кира обратился с конкретным предложением, переламывая в себе не столько стеснительность, сколько стыд:
— Антоха… На завтрашней контрольной… Чё-то я меньжуюсь…
Друг не просто молчал — он даже не пытался делать заинтересованный и участвующий взгляд, он вообще не смотрел в сторону Кирилла, торжествующе предполагая продолжение.
И оно последовало:
— Не люблю я эту долбанную алгебру… Это из-за училки! Чё-то какая-то она… Ни фига не поймёшь, что объясняет…
— Да нормально, вроде, училка как училка, — подстёгивал Антон, глядя в пол и сдерживая улыбку.
— Ну, тебе нормально, а мне — нет!
Кира горячился. Нервничал. Но может это и помогло ему в конце концов разродиться:
— Слушай, посмотришь мой вариант, а?! Ну, когда свой сделаешь… Ты же быстро!
Антон улыбнулся-таки в удовольствии. Но головы не поднял — друга пощадил.
— Я? Быстро.
— Ну! А потом мой… Ага? Чес-слово, если завалюсь, мне от предков — капец… Годовая оценка… То да сё… Капец, короче! Сделаешь? Я тебе за это свой айфон…
— А родаки?
— Ой! — сморщился коммерсант, не желая даже обсуждать такую мелочь. — Чё родаки?! Украли, скажу… В столовой… Народу много… Кто? — Фиг знает! Но только чтоб они потом его у тебя случайно не увидели…
Кирилл сумел сдержаться, чтобы не выдавать коммерческую тайну о том, что отец ему другой купит — новую модель. Антон тоже не стал спрашивать, как же друг без телефона будет, ибо понимал, что будет недолго.
Кроме того, высказанный вслух этот грядущий факт одним своим предложением словно бы фанфарил вселенской несправедливости злым дёрганьем за Антошкины не расстроенные ещё струны-нервы.