Луи Буссенар и его «Письма крестьянина»
Шрифт:
Так вот, я полагаю, что родина — это то, что я люблю неосознанно, инстинктивно, даже против своей воли, и люблю всей душой! О родине я думаю в то время, когда нахожусь вдали от нее, я сожалею о ней, если я ее утратил, это то, что мне снится по ночам, то, что заставляло меня проливать слезы, когда я в течение пяти лет проходил службу в армии. Хотя я имею полное право с гордостью сказать, что я был хорошим солдатом! Это был мой долг! Да, долг тяжелый, несомненно, но долг священный! Я был обязан защитить мою родину, то есть все, что мне дорого, от лютого и кровожадного врага, заявившегося на нашу землю, чтобы грабить и убивать. Врага, который в своей жестокости может сравниться с индейцами из племени апачей! [28]
28
По
Родина для меня, крестьянина, — это мое маленькое поле, где я тяжким трудом в любое время года и при любой погоде добываю пропитание для моего семейства, не ропща на тяготы и не сетуя на усталость. Это и мой маленький домик, где все так и сияет чистотой, потому как ко всему здесь прикоснулись работящие руки моей дорогой женушки… Скромное жилище, доставшееся мне в наследство от отца, в котором мои предки рождались, жили, страдали, трудились, любили, надеялись и умирали! Для меня родина — это и плодовые деревья в саду, посаженные моим отцом, когда он был еще мальчишкой, выросшие вместе с ним. Теперь они дарят нам тень своей листвы, аромат своих цветов и сладость своих плодов.
Для меня родина — это поля и дома моих соседей, моя деревня, где каждый домик радует мой взгляд, а каждый житель мне друг и брат, где каждый уголок рождает сонм воспоминаний; это и местный говор, который я слышу с порога дома, на дороге, в поле, в церкви у заутрени или обедни, в кабачке и у родного очага. Родина — это наша ровная, просторная долина, где кое-где посреди лугов и полей высятся старые деревья, дающие путнику тень. Это и одинокие фермы, и дальние деревни, словно подернутые сизой дымкой… Наша дорогая равнина, с неумолчным щебетом болтунишек воробьев, щедрым ласковым солнцем, кучевыми облаками, равнина, требующая заботы и труда, дающая нам надежду и кормящая нас! Ах, не могу я высказать, выразить все обуревающие меня чувства, но скажу только, что душа моя поет и ликует!
Родина для меня — это и наша мэрия, над которой в дни праздников развевается национальный флаг и где наш деревенский оркестрик исполняет то печальные, то воинственные и радостные мелодии, отмечая наши поражения и победы.
Родина для меня — это и кладбище, где вечным сном под покровом цветов и шелковистой травы спят наши предки, столь долго трудившиеся на этой земле и подарившие нам жизнь… Наши родители, служившие нам во всем примером и оставившие после себя добрую память…
И я полагаю, что на юге и на севере, на западе и на востоке, у границ с Испанией и у границ Бельгии, у берегов океана и на приграничных с Германией землях, в Пиренеях и в Альпах, недалеко от Швейцарии и Италии, во всех городах и деревушках живут люди, которые думают точно так же, как и я, которые точно так же, как и я, любят свою землю, вскормившую и вспоившую их, люди, уважающие традиции и обычаи, точно так же, как и я, почитающие цвета национального флага и сам флаг… короче говоря, люди, любящие свою малую родину в составе большой, и большую — в малой, и именно эти люди и есть Франция! Вот и все! И я не знаю, что еще можно сказать по этому поводу… Да если бы даже знал, все равно не сумел бы высказать!
И что же это получается? Именно это наше национальное достояние, унаследованное от предков, это средоточие всех наших радостей и надежд, объект всех наших пламенных чувств и предмет нашей гордости хотят оклеветать, а затем и уничтожить эти несчастные заблудшие людишки без чести и совести, не помнящие родства и, видимо, не имеющие ни кола ни двора?! Да это такое же святотатство, как если бы сын, лишенный всякого понятия о человеческих чувствах и достоинстве, соорудил бы из кровати его родителей, где он сам был зачат, отхожее место, уж простите на грубом слове.
Я понял это, когда был еще очень и очень юн… в то время, когда на нас обрушились неисчислимые бедствия… Вторжение немцев в нашу страну в 1870 году стало для меня жестоким и горьким уроком, который никогда не изгладится из памяти. И хотя мне в ту пору было всего лишь двенадцать лет, именно тогда, когда я увидел, каким мучениям подвергается Франция, я и понял, почувствовал и прочувствовал, что такое родина [29] .
Да, Бон-ла-Роланд в огне… жуткая бойня… и прекрасные гордые юноши, лежащие среди луж крови и грязи, мертвые… и тысячи разъяренных врагов в каждой деревне… крутом царят голод и разруха, огонь и смерть! Беззащитных французов толпами сгоняют в одно место, чаще всего на деревенскую площадь, и расстреливают… Везде и повсюду жителей деревень и городков мучают поборами, бьют, грабят, унижают, превращают в пыль и прах! И долго-долго еще после войны там, где прошел жестокий враг, будут стоять почерневшие от пожаров полуразрушенные остовы домов… Ведь целые деревни на северо-востоке Франции остались лежать в руинах… А посреди полей там и сям сиротливо торчат кресты на солдатских могилах…
29
В июле 1902 года, в письме № 9, опубликованном в № 587 «Гатине», господин Девин писал, что во время сбора винограда того года ему стукнет 46 лет. Таким образом, выходило, что родился он в сентябре 1856 года. Итак, во время вторжения немцев во Францию, а точнее, во время сражения при Бон-ла-Роланде, о котором пойдет речь (в конце ноября 1870 года) Девину должно было быть 14 лет вместо 12 лет, упомянутых в данном письме. Скорее всего, подобное расхождение объясняется просто ошибкой в расчетах, но мы вынуждены сделать специальную оговорку, дабы у наших читателей не возникли недоуменные вопросы. (Примеч. фр. издателя.)
О нет, я не люблю войну, я ее ненавижу! Меня не радуют военные победы, оплаченные кровью и слезами… Меня страшат картины схваток не на жизнь, а на смерть, ибо я считаю их преступными… И вот именно для того, чтобы на нашей земле больше никогда не творились подобные ужасы, нам и нужны для защиты наших границ люди опытные, крепкие, неустрашимые, стойкие. Вы спросите почему? Да потому что единственным надежным способом обеспечения мира является постоянная готовность к войне! И да будут прокляты те, кто хочет лишить нас нашей силы, чтобы мы вновь стали жертвами врага, несчастными овцами, отданными на растерзание волкам!
Мы ни с кем не ищем ссоры, мы никому не желаем зла, и если нам говорят, что следует любить представителей других народов и наций, я не возражаю. Но если нам твердят про необходимость установления дружеских отношений с соседями, то пусть уж наши господа соседи первыми начинают делать дружеские жесты. Вот тогда и посмотрим, кто и чего стоит! И если все будет делаться по-доброму, ко взаимной пользе, что ж, тогда и мы возьмем винтовку на предохранитель; тогда можно будет и обняться и выпить за здоровье друг друга! Но сейчас следует держать ухо востро и смотреть в оба!
Как мы видим, Буссенар не склонен верить в идеальную дружбу и взаимопонимание между народами. Особенно же большое недоверие он по-прежнему питает к немцам. И, как нам теперь известно, недалекое будущее покажет, что он был прав. Через 6 лет, в сентябре 1914 года, начнется Первая мировая война, и на землю Франции хлынут полчища хорошо вооруженных, натренированных немцев. Четыре года будет длиться тяжелая позиционная война, траншейная война, как тогда говорили. И мы можем только восхищаться прозорливостью писателя.
Если Девин умеет заглядывать в будущее, то он не пренебрегает и настоящим. В следующем письме, дидактическом и назидательном, он знакомит своих читателей-крестьян с новинками технического прогресса.
Письмо № 161 от 17 октября 1908 года (№ 899)
Все вы приблизительно, конечно, знаете, как делают те или иные вещи, коими мы пользуемся в повседневной жизни. Итак, вам в теории и на практике известно, что нужно сделать, чтобы соорудить небольшой экипаж, что нужно сделать, чтобы выковать подкову, сшить пару башмаков, выпечь хлеб весом в 8 фунтов, сварить сыр, сшить штаны, подкоптить круг кровяной колбасы, соткать материю и даже построить мельницу, не имея чертежей. Да, вы такие хитрецы и умельцы, что вам все это по плечу! И однако, среди вас найдется немало таких, кто ничегошеньки не знает о том, как выпускают газету!