Луидор
Шрифт:
– Ты держишь на руках мёртвое тело мальчика, который мог бы стать королём Франции. Королева, в четвёртый раз подряд разродилась мёртвым младенцем. Я хочу знать… это проклятие Господа или же…ненависть врагов.
Врачеватель молча кивнул головой. Он понимал, чего именно желал кардинал. Цель кардинала стала очевидной и для всех остальных свидетелей происходящего. Стал очевиден и вызов кардинала. Церковь запрещала подобные действия под страхом смерти. И если он решился нарушить законы церкви, следовательно, чувствовал себя достаточно могущественным, или…имел для этого очень серьёзные
Тем временем, Састен положил тело младенца на каменный пол и встав на четвереньки, развернул покрывало. Его взгляду предстало посиневшее тельце с плотно закрытыми глазами. Ноги и руки у него были скрючены. С них и начался осмотр. Он с величайшей осторожностью расцепил руки. Затем каждую из них осмотрел со всех сторон. Ничего необычного не заметно. Отпустив руки, Састен перевёл взгляд на ноги. Он слегка повернул тело…ему в глаза сразу же бросилась маленькая родинка в виде креста, чуть выше левого колена. Састен внимательно осмотрел родинку со всех сторон.
– Странно, – пробормотал он, бросив очередной взгляд на родинку.
– Ничего странного, – раздался сверху уверенный голос кардинала, который с неослабным вниманием следил за всеми его действиями, – Когда Генрих IV взял на руки новорождённого короля, он сразу же посмотрел на родинку и воскликнул: «Мой сын. Вот она печать Бурбона». Это знак королевской крови и ничего больше. Мне же нужны иные свидетельства.
От кардинала не укрылась странная реакция врачевателя. Тот вначале вздрогнул, затем резко побледнел и на какое то время застыл. И уж после этого продолжил прерванный осмотр.
Састен развернул тельце младенца лицом к себе и стал внимательно рассматривать. Его взгляд сразу привлекли, маленькие светлые пятна возле губ. Он наклонился и осторожно раздвинул губы младенца. Вся полость рта была испещрена такими пятнами. Осмотр был закончен. Састен завернул младенца в покрывало и поднявшись вместе с ним, вручил его обратно Люмье. Тот, также молча принял тело и вернул его на место. Как только крышка саркофага встала на место, раздался голос Ришелье:
– Итак, ты ничего не нашёл?
Састен поднял уверенный взгляд на кардинала.
– Ребёнок был отравлен. Это и явилось причиной смерти!
– Господи!
В усыпальнице раздался глубокий стон настоятеля, которому оказалось не под силу вынести подобную новость. Не обращая на него ни малейшего внимания, кардинал вплотную приблизился к Састену и вперив в него пронизывающий взгляд, словно желал вывернуть все его мысли наизнанку:
– Ты не можешь ошибиться? Подумай над своим ответом очень хорошо, ибо каждое твоё слово может обернуться смертельным приговором для многих могущественных людей.
Састен, в ответ устремил на кардинала твёрдый взгляд и с непоколебимой уверенностью, ответил:
– Плод был умерщвлён в утробе матери. Я даже могу сказать, чем именно его отравили. Это была настойка шафрана смешанная с опиумом. В нём достаточно яда для того чтобы умертвить плод, но слишком мало, чтобы причинить вред
Састен, не стал говорить, что уже видел подобные признаки смерти и прежде. Одна дама таким способом избавилась от нежелательного потомства. И этот способ подсказал ей, именно он.
Кардинал помрачнел. Некоторое время он молчал, затем не произнося ни единого слова, покинул усыпальницу. Люмье остался немного дольше. Пока Састен стоял в стороне, он вполголоса разговаривал с настоятелем аббатства Сен-Дени. Видимо, удовольствовавшись полученными ответами, он наконец вспомнил о человеке, которого привёл сюда против его воли. Спустя четверть часа после ухода кардинала, и он покинул стены аббатства. Прежде чем расстаться с Састеном, Люмье ещё раз предостерёг последнего, а после вручил туго набитый кошелёк с золотыми монетами.
Састен вернулся домой в приподнятом настроении. Что ни говори, за одну ночь удалось заработать огромные деньги. Посему он даже не мыслил о том, чтобы ослушаться предостережений кардинала.
Люмье же, отправился прямиком во дворец кардинала, в Пале-Рояль. Кардинала он застал сидящим в кресле подле камина. Скорее по привычке, нежели испытывая озноб, кардинал протягивал руки к огню. Ко всему прочему, вид камина с горящим огнём помогал ему думать. Люмье, лучше остальных знал эту привычку кардинала. Сбросив с себя плащ, он застыл за креслом, в котором сидел Ришелье. Люмье, был облачён в строгий чёрный костюм. Его внешность как нельзя лучше соответствовало одежде. Вытянутое лицо, острый взгляд, сосредоточенность, отчётливо двигающиеся скулы и плотно сжатые губы. Тонкие брови, усы и бородка в точности как у кардинала. Этот человек являлся тенью Ришелье. Он был единственным, кому кардинал доверял безраздельно.
– И как нам следует поступить, Люмье? – не оборачиваясь, спросил кардинал.
– Я жду приказаний вашего преосвященства! – Люмье разговаривал тихо, спокойно и без намёка на раболепие, столь свойственное многим другим.
– Сейчас, я хочу слышать твои мысли, а не твою покорность!
– В таком случае. Я выскажусь откровенно, – Люмье сделал небольшую паузу и уверенно продолжил, – прежде всего, следует известить короля о…
– Известить короля? – холодно и по прежнему не оборачиваясь, перебил Ришелье. – Ты понимаешь значение своих слов? Мы можем привести доказательства убийства, но не самих убийц. В ответ, король потребует назвать имена убийц или обвинит нас во лжи. У нас нет первого, и как следствие мы получим второе. Это не выход, Люмье. Король должен узнать, но не раньше чем я смогу назвать имена людей причастных к смерти Дофина.
– А разве не ясно, кто истинные виновники? – возразил на это, Люмье. – Только Анна Австрийская, могла умертвить своего ребёнка. Именно она принимала настойку, о которой упоминал Састен. Король не сможет отрицать очевидные вещи.
– Очевидные вещи? Разве они, указывают на истину? – Ришелье убрал руки от огня и сложив их на груди, сосредоточенно продолжил. – Вот тебе несколько мыслей по поводу виновности королевы. На первый взгляд, любой, услышав историю с умерщвлением плода в утробе, признает именно её виновной. Да, она пила эту настойку, но…по своей ли воле?