Луки и арбалеты в бою
Шрифт:
Эта фреска на стене Афонского монастыря выполнена уже в поздневизантийской традиции – но канон изображения «святого воина» восходит еще к тем временам, когда сложный лук был одним из главных предметов вооружения панцирного всадника.
Прокопий по «основной профессии» все-таки историк. Однако и в чисто военных трактатах эпохи ранневизантийского военного могущества звучат аналогичные ноты. В «Стратегиконе» Маврикия основное внимание уделяется действиям стреляющей конницы, причем в самых различных условиях: «…Плащи-накидки, сделанные из тряпок, должны быть просторны и с широкими рукавами, чтобы воины могли в случае дождя или сырой погоды накинуть их на себя, прикрыть панцирь с луком и сберегать таким образом
Надо, чтобы пехотинец умел быстро пускать стрелы из лука по римскому или по персидскому способу; это достигается быстрым выниманием стрелы (из колчана) и сильным натягиванием тетивы; все это нужно и полезно также и для всадников. Когда дело будет так поставлено, потому что тихо пускать стрелу бесполезно, надо перейти к стрельбе в какую-либо цель: пехотинцы чтобы стреляли с определенного расстояния или в копье (воткнутое в землю), или в другие какие-либо цели, всадники чтобы стреляли на скаку: вперед, назад, вправо и влево. Кроме того, им надо уметь вскакивать на лошадь, на скаку быстро выпускать одну стрелу за другой, вкладывать лук в колчан, если он достаточно обширен, или в другой футляр, разделенный для удобства на два отделения (то есть для стрел и для лука), и браться за копье, носимое за спиной, чтобы таким образом могли действовать им, имея лук в колчане. Затем, быстро закинув копье за спину, выхватывать лук. Очень полезно было бы, если всадники станут упражняться в этом даже на походах в мирное время, потому что и переходы будут делаться скорее, да и лошади меньше устанут».
Кажется, перед нами – идеал «стрелковой культуры». Но присмотревшись, замечаем, что лучники здесь не «природные», а «выученные»:
«Изо всей же прочей ромейской молодежи нужно отобрать самых воинственных и начиная с четырнадцатилетнего возраста обучать стрельбе из луков, приучать носить лук и колчан и два копья, чтобы, лишившись одного, могли действовать другим. Неумеющим стрелять давать слабые луки. Потому что если и не умеют, то со временем научатся, как это делать».Ранневизантийский рельеф, еще «с оглядкой» на древнеримскую систему верховой езды (стремена действительно покамест не вошли в обиход) и римский художественный канон (штаны в обиход уже вошли, но для художников оставались «неприличной», «варварской» одеждой). Но вот варварские же сложные луки как оружие всадников изображены уверенно!
Ранневизантийский рельеф, еще «с оглядкой» на древнеримскую систему верховой езды (стремена действительно покамест не вошли в обиход) и римский художественный канон (штаны в обиход уже вошли, но для художников оставались «неприличной», «варварской» одеждой). Но вот варварские же сложные луки как оружие всадников изображены уверенно!
Отсюда происходят и «нестыковки», которые для природных лучников (обучающихся стрелять и ездить верхом примерно в том же возрасте, в котором учатся ходить и говорит) просто не существуют. Например, несмотря на ранее упоминавшееся оснащение лучников и копьями со щитами тоже, в одной из глав все же следует уточнение: всадники первых двух линий должны быть вооружены только копьями, «остальные же средние – луками, если умеют стрелять из них, за исключением тех, которые со щитами, потому что невозможно как следует действовать оружием тому, кто, сидя на лошади, должен в левой руке держать щит и лук»…
Особенно характерна непроизвольная обмолвка насчет «если умеют стрелять из них»: император Маврикий (или тот, кто выступал от его имени в качестве автора трактата), видать, отлично знал, каков на самом деле уровень «солдатского материала».
«…Что же касается до глубины строя, то я установлю ее, как и древние, в четыре всадника, потому что, если будет больше, чем в четыре, то остальные будут лишними и бесполезными. Так как от сзади стоящих не может быть, как в пешем строю, некоторого подталкивания, то протостаты по неволе будут стеснены, потому что лошади не могут, как пехотинцы, своей грудью продвигать вперед стоящих перед ними, стрелки же по необходимости должны будут бросать метательное оружие вверх через стоящих впереди них, вследствие чего действие его будет совершенно слабо. Кто же сомневается в этом, то пусть попробует на опыте».
(Пробовали, и не раз. Когда в качестве «пробовавших» были действительно представители традиционной лучной культуры, то они показывали результаты, прямо противоположные заключениям Маврикия. Правда, наблюдавшие за такими стрельбами представители цивилизованного мира усиленно щипали себя за все доступные части тела – но все равно с трудом могли поверить, что им это не снится: «В литературе описан ставший почти эталонным случай демонстрации стрелкового мастерства, который имел место в бассейне реки Ангары. Здесь один из тунгусских охотников, желая продемонстрировать перед зрителями свое умение, пускал вверх стрелу и, пока она падала вниз, сбивал ее другой. Из 10 выстрелов он попадал в цель до 8 раз» А. К. Нефедкин («Военное дело чукчей»).
А вот как дело обстояло у всадников. Голландец Николаас Витсен, во время путешествия в Россию времен Алексея Михайловича наблюдавший воинские искусства бурятов, фактически одного из монгольских племен, изумленно описывает свои впечатления: «…на лошади сидят низко (т. е. в современном понимании скорее „высоко“: с короткими стременами, но… в неглубоком маленьком седле с низкими луками. – Авт. ), что они делают для того, чтобы легче поворачивать лук в направлении от врага, затем резко поворачиваются к нему для выстрела, но всегда стреляют вверх так, что стрела падает прямо сверху вниз, когда имеет наибольшую силу, как он мне наглядно показал и как это математически обосновывается. При спуске стрелы он держал оба глаза открытыми ‹…› и так умел рассчитывать время, что когда выстреливал вторую стрелу после первой, я видел несколько раз, как вторая почти касалась первой и обе стрелы падали одновременно, очень близко друг от друга. Поистине, я бы не поверил этому, если бы я этого не видел»).
«Стратегика» императора Никифора II Фоки тоже уделяет большое внимание действиям лучников: пеших, конных и «смешанных». В основном они относятся к категории «псилы», т. е. «лысые» (в смысле – лишенные доспехов) – но если в настоящуюантичность этот термин действительно употреблялся только для небронированных пехотинцев, ведущих бой на расстоянии, то теперь так временами именуются и всадники, причем полное отсутствие доспеха в любом случае не обязательно. Как вспомогательное оружие у лучников на поясе присутствует праща; современные исследователи осторожно предполагают, что это, видимо, перестраховка или дань традициям, потому что эффективно действовать пращой в тех условиях вроде бы нельзя – но император-полководец с этим вряд ли согласился бы: хорошее подспорье при осадных боях [5] , позволяющее пользоваться вспомогательными дешевыми боеприпасами, не расходуя стрелы.
5
Прежде всего оборонительных: у Византии в ту пору (Х в.) было много противников, включая «русов», но основным врагом все-таки оставались арабы. Легкая и средняя мусульманская конница регулярно заставляла византийцев воевать «от лагеря», т. е. с использованием полевых укреплений.
Стрельный боекомплект для Никифора – предмет особой заботы: «псилам» надлежит иметь два «первоочередных» колчана, на 40 и на 60 стрел, а если им предстояло вести целенаправленные действия по стрелковому прикрытию основных сил (для этого «лысые» располагались позади их, пуская стрелы по навесной траектории, что считал неприемлем Маврикий!), то выдавался еще один колчан, 50-стрельный. На то существовал специальный арсенал «императорских стрел», перевозимых во вьюках, чтобы не возиться на поле боя с обозными повозками: по 15 000 стрел на стандартный отряд из 300 лучников [6] , каждому из которых полагалось иметь по два лука, четыре тетивы, легкий стрелковый щит (во время стрельбы не снимаемый с руки!), поясную пращу, а также поясной меч или секиру на случай ближнего боя.
6
Согласно написанной через несколько десятилетий «Тактике» Никифора Урана, в таких случаях на аналогичный отряд – общей численностью тысяча, из них триста «специализированных» стрелков, – надо иметь запас от ста восьмидесяти до двухсот тысяч стрел, «но лучше, чтобы их было четыреста тысяч». Правда, Никифор Фока скорее всего имеет в виду запас на битву, а Никифор Уран – на войну.
Носил ли лучник, особенно пеший, все это с собой прямо во время боя? Пожалуй, да: именно все – кроме последнего, «императорского» колчана (и, может быть, запаса снарядов для пращи, даже «первичного»: этот вопрос как-то не прояснен). Для таких случаев в пехоте предусматривалась инструкция, согласно которой тысячникам надлежало «заранее разделить их (запасные стрелы. – Авт. ) и связать по отдельности каждый пятидесяток, и сложить их во вместилища: существуют для этого ящики или бочонки. Назначить же из сверхкомплектных лучников и пращников из каждой отдельной сотни отряда мужей восемь либо десять для подноски лучникам стрел и совсем не обременять их собственным строем. Они же и воду из бурдюков могут принести, и сосуды для утоления жажды сражающихся. Других же пусть назначат для снабжения пращеметателей камнями».