Луки и арбалеты в бою
Шрифт:
Как будто тут нет места «ударному кулаку» тяжеловооруженных как особому роду войск. Впрочем, он, конечно, существовал. Но, может быть, действовал не так, как ему «полагается».
А что тяжеловооруженные всадники делают в самом конце боя, когда сопротивление врага уже сломлено? Похоже, пересаживаются на запасных лошадей и принимают участие в преследовании, помогая легковооруженным и тем из средневооруженных, кто пока еще сохранил силы (ведь именно эта категория воинов принимает на себя основную тяжесть боя), при этом опять-таки работая как лучники! Во всяком случае, так уместнее всего интерпретировать изображения «предельно бронированные всадники на абсолютно неодоспешенных лошадях».
Есть датируемое 1236 г. описание битвы, где тяжелая монгольская конница показывается как более «железная» в смысле обмундирования, чем противостоящие ей северокитайские войска, и именно она решает исход
15
Летопись упоминает, что в данном случае спешена была и часть монголов.
Между прочим, соседи и современники так-таки отмечают способность монгольских луков пробивать самую различную броню. Надо думать, такие случаи частично пересекаются со снайперским попаданием небронебойных стрел в слабо защищенные доспехами участки тела («в лицо и руки»), каковые попадания, возможно, были на счету как раз тяжелой конницы. Но все же: «С ними очень опасно начинать бой, так как даже в небольших стычках с ними так много убитых и раненых, как у других в больших сражениях, Это является следствием их ловкости в стрельбе из лука, так как их стрелы пробивают почти все виды защитных средств и панцири» (Гайтон II, царь Армении в 1289–1308 гг.)
При этом сами монголы, кажется, оценивали защитные свойства своих панцирей более оптимистично. В монголо-китайском источнике «Тхай-цзун Чингисхан» («Жизнеописание Чингисхана») фигурирует такой эпизод: когда воины некоего стойбища второпях бросились на перехват врагам, угнавшим табун, и этот поспешный непродуманный набег возглавили (семейное дело!) несколько молодых сыновей хана, их мать Моналунь «чувствуя беспокойство, сказала: „Дети мои без доспехов поехали; едва ли одолеют неприятелей“. Она тотчас велела снохам взять доспехи и скакать вслед, но они не смогли догнать их. Сыновья ее в самом деле были побеждены и все убиты».
На редкость детальный персидский рисунок все того же XIV в.: финал сражения. Даже те монгольские воины, у которых полностью закрыто лицо (не маской-наличником, а краем шлема, примыкающего к оплечью доспеха почти вплотную, оставляя лишь узкую «смотровую щель»), сидят на «голых» лошадях и участвуют в перестрелке с отступающим противником, которая больше напоминает расстрел.
В аналогичном источнике, кратко именуемом «Ган-му», сообщается, что монгольский генерал Чжан-жеу при штурме китайского города Цзай-чжоу лично ходил на штурм стены, участвовал в ближнем бою и «был весь покрыт стрелами», но ни одна из них не нанесла ему сквозь броню серьезную рану. Зато несколько раньше он во время полевого боя получил рану в открытое лицо: «…Одна стрела попала в челюсть генерала и вышибла два зуба, но он, выдернув стрелу, продолжал сражаться» и одержал победу.
(Тем читателям, которые познают мир исключительно по «Википедии», не советуем оспаривать это описание: в «Википедии» есть «Бэньцао ган-му», а речь идет о «Сюй цы чжи тхун-цзянь ган-му».)
В открытое лицо или шею регулярно получают раны и фигуранты «Сокровенного сказания», причем высокопоставленные: те, кому по средствам полный доспех (включающий оплечье и маску-наличник) и которые его регулярно надевали – но, получается, не всегда.
В бою войск Чингисхана с могущественным и непокорным племенем кереитов победа была одержана благодаря тому, что молодой предводитель кереитов еще в самом начале схватки оказался сражен стрелой в лицо (в щеку). В другом сражении видный соратник Чингисхана Борхоул-нойон был ранен в шею «до позвонка», причем у его приближенных, кажется, создалось впечатление, что стрела отравлена, но битва складывалась так, что о перевязке не могло быть и речи, даже не было возможности сойти с коня. Тогда один из приближенных вскочил на круп позади ослабевшего от раны Борхоула и принялся отсасывать кровь, не давая ей загустеть.
(Яда на наконечнике, может, и не было, но вряд ли шея монгольского нойона и стрелы его врагов содержались в большей чистоте, чем руки лекарей византийского императора и английского короля.)
Да ведь и сам Чингисхан во время сражения при Койтене получил аналогичную рану (по «Сокровенному сказанию» – в шею, по менее реалистическому описанию «Ясы» – в рот), чуть не оказавшуюся смертельной. Ранил его, с огромного расстояния без промаха попав в незащищенное место, лучник по имени Чжиргоадай, который потом стал ближайшим соратником Чингисхана, получив прозвание Чжебе: именно за этот случай! Из описания абсолютно ясно, что так должна называться какая-то разновидность стрелы, но в классическом переводе С. А. Козина почему-то фигурирует пика. Может быть, стрела-чжебе снабжена наконечником такого типа, который подобает копью-пике: узким, граненым, проникающим? Как раз такой наконечник на бронебойной дистанции способен пронзить доспех, а на более далеком расстоянии, попав в промежуток между шлемом и панцирем (тут, конечно, кроме величайшего мастерства лучника нужно и везение), пронзить шею до позвонка – но, на сей раз при везении «попадаемого», все же не нанести смертельной раны…
В отрывке из «Ясы», относящемся к периоду, когда бывший Чжиргоадай уже давно «работал на генеральской должности», Чингисхан обращается к своему верному нойону крайне забавным образом: «Мой эластичный друг и сподвижник Чжебе!» По крайней мере, так это обращение выглядит в переводе. Трудно сказать, что имеется в виду: действительно числившиеся за Чжебе (который и в нойонах оставался великим лучником) умения мирно ладить со всеми коллегами по воинскому ремеслу – или… здесь идет речь о «взрывной» эластичности упруго распрямляющегося монгольского лука?
Если так, то понятие «гибкий политик» в лексиконе Чингисхана должно означать нечто противоположное современному!
Лук, стрела и военные хитрости
О роли и назначении тяжелой монгольской конницы можно спорить. Но никто не станет оспаривать тот факт, что наиболее эффективным наступательным оружием у монголов был лук (обобщающее название – «номо») со стрелами (столь же обобщающее название – «тумер булсуу»).
Спешенный монгольский воин в изображении иранского художника что-то уж слишком похож на иранца – но лук в любом случае не забыт, даже если сейчас время другого оружия.
Даже если и существовали разновидности, изготовленные целиком из дерева [16] , все же типовые монгольские луки относились к типу сложносоставных: кость, рог, сухожильный слой, слои специально выдержанного дерева, иногда даже пластины завозного бамбука и шелковые нити. Различались они между собою как по месторасположениям усиливающих накладок (луки с серединной фронтальной накладкой, с серединной и плечевыми, с вкладышами-«ушами» на концах – и сочетающие в себе все эти признаки), так и по базовым размерам (так называемый «китайский тип» – больший, 1,2–1,4 м в высоту, с четко обозначенными плечами и длинными, практически прямыми «рогами», и ближневосточный – высотой не более 90 см, со слабо выделенной рукоятью и небольшими изогнутыми «рогами»). Впрочем, классификация эта весьма условна: можно насчитать много достаточно распространенных типов лука, из которых как минимум два обладают той или иной степенью асимметричности, хотя они не столь запредельно велики, чтобы и в симметричном виде оказаться неудобными для всадника. Надо полагать, в таком варианте конструкции имелось очередное «ноу-хау», для участников современных монгольских состязаний давно уже столь же загадочное, как для реконструкторов.
16
В Центральной Азии «могольской» эпохи наряду с привычными сложносоставными клееными луками бытовали и сделанные целиком из дерева «чачские», они же «шашские» (то есть ташкентские) луки, которыми можно было пользоваться во время дождя. Возможно, дело тут не только в боязни размокания, но и вообще в резкой континентальности климата: вспомним арабскую специфику.