Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь
Шрифт:
– Да, я знаю. И благодарю за это Бога и тебя в своих каждодневных молитвах.
– Хм… да. Так как поживает мой любимый внук? Уже готов взять в руки меч?
– Ты не представляешь, как быстро он растет. Каждый день прибавляет в весе, правда, Альфонсо? Его кормят две кормилицы, одной не справиться!
– Видишь! Я же говорил, он прирожденный воин. Очень скоро он впишет свое имя в историю. Второй Родриго Борджиа, ни много ни мало. И не останавливайся на достигнутом! А ну-ка, поцелуй свою дорогую жену, Альфонсо. Мужчина, чье правое плечо опущено так низко, определенно держит кого-то за руку под столом. Думаешь, я слишком стар, чтобы помнить эти игры? Что ж, ты ошибаешься! – Он широко улыбнулся.
Лукреция опустила глаза, ее муж наклонился и целомудренно поцеловал ее в щеку.
Папа удовлетворенно хмыкнул,
Ах, теперь он новоявленный дедушка, а сын его – герой войны! Он самый счастливый человек на свете!
Лукреция улыбнулась ему через стол. «Боже, пусть все будет и дальше так же хорошо», – подумала она.
Глава 49
– Имола! Форли! Имола! Форли!
По мере того как процессия двигалась к реке, толпа увеличивалась. Люди кричали и таранили временные заграждения, завидев первую фалангу коней, которые храпели и выпускали из ноздрей струи пара в морозный зимний воздух.
Устроенное Борджиа представление, как всегда, обернулось для Иоганна Буркарда настоящим кошмаром, и в предшествующие дни он, получив очередное возмутительное распоряжение свыше, каждый раз с несвойственной ему ностальгией вспоминал свою бытность молодым священником в Эльзасе. Как Бог заботился о нем тогда, одарив удивительной памятью и дав место в школе при соборе в Нидералслаке! Никто в его семье не ожидал такого. Оказавшись в Риме, он уже через год нашел себе работу по душе. Если он и не знал чего-то о проведении религиозных церемоний, то обучался этому быстрее прочих. Он обладал не только в хорошей памятью и педантичностью, но и талантом организатора. Он очутился в нужное время в нужном месте. Ватикан богател, становясь покровителем искусств. Границы между личным и общественным становились все расплывчатей, и то, что раньше прятали, теперь все чаще выставлялось на всеобщее обозрение. Как совмещать то и другое? Как праздновать свадьбы, крестины и похороны членов папской семьи, которой, по церковным законам, вообще не должно существовать? Предоставьте это Буркарду! Как улаживать дрязги между тщеславными священниками, кардиналами, папскими легатами, дипломатами и зарубежными послами? Церемониймейстер знает как. Ни один папа без него не обойдется. И плевать, что люди смеются за его спиной.
Чего он не мог терпеть, так это небрежности, беспорядка и вносимых на ходу корректив. А поскольку папа решил приурочить чествование Чезаре к карнавалу, действо, которое требовало нескольких недель на подготовку, пришлось спешно планировать за несколько дней. В атмосфере растущего хаоса все ругались по пустякам. Чезаре и кондотьеры относились к нему, как к мальчику на побегушках, требуя, чтобы портные со всего города пошили им горы новой формы и флаги да поспели к началу парада. Затем небольшая группа гасконских наемников подняла невообразимый шум по поводу порядка выхода на парад. По протоколу иностранцы в рядах папских войск должны выходить последними, однако они категорически отказались это делать, настаивая на том, что должны шагать рядом с герцогом. Такого издевательства от людей, не имевших ни чина, ни звания, с нечесаными волосами и грязными ногтями, Буркард снести не мог. В конце концов, он сам пришел к Чезаре.
– Я бы хотел, чтобы вы сообщили им, герцог Валентинуа (данное герцогу прозвище Валентино никогда не слетело бы с его уст), что я церемониймейстер папы римского.
– А я завоевал половину Романьи, – улыбнулся Чезаре, пребывавший в тот день в несвойственном ему хорошем настроении, – и тоже не могу с ними ничего поделать. Расслабьтесь, Буркард. Оно того не стоит. Наслаждайтесь мыслью, что все мы здесь сейчас вершим историю!
Но именно это его больше всего и тревожило. И в первую очередь – сам Чезаре, который изменил свое имя, чтобы оно точно повторяло имя первого завоевателя Романьи. Слово ЦЕЗАРЬ было вышито серебряной нитью на черном бархате камзолов сотен молодых конюхов и жезлоносцев. А на случай если кто-то не поймет аллюзии, на второй день празднования были намечены представления со сценой из жизни Юлия Цезаря: переход через Рубикон. Римские легионеры, одетые в военную форму и увенчанные лавровыми венками, проскачут в колесницах за своим военачальником. В последнюю минуту герцог Валентино поскромничал и решил отдать роль Цезаря кому-то другому.
Что он, Буркард, мог сделать со столь вопиющим тщеславием? Только садиться за свой рабочий стол и каждый вечер заносить в дневник все подробности происходящего, чтобы потомки поняли, что сам он не имел к сумасбродствам этой семьи ни малейшего отношения.
– Имола! Форли! Имола! Форли!
Из окон верхнего этажа своего белого дома недалеко от берега Тибра куртизанка Фьяметта де Мичелис наблюдала за тем, как первые повозки и вымпелы двинулись от площади Пьяцца-дель-Пополо вниз, через мост Святого Ангела и далее к Ватикану. С ее балкона открывался отличный вид, и она могла бы позволить другим составить ей компанию – предложений поступило достаточно, – но сидела сейчас одна, если не считать симпатичной серой птицы, примостившейся у нее на плече – голова склонена прямо к уху, а длинный вишневый хвост идеально оттенял золотой и черный цвета ее наряда.
– Фьяметта, Фьяметта! – кричала птица ей на ухо, раскачиваясь взад-вперед и крепче цепляясь лапками за мягкие подплечники платья. Женщина рассмеялась и зажала губами орешек, предлагая птице угоститься. Та аккуратно схватила его клювом и проглотила, затем вновь склонила голову и нежно, как молодой любовник, коснулась ее уха.
– Это птица с берегов Африки, – сказал Чезаре, когда привез ей птичку за несколько дней до своей поездки во Францию. – Когда подрастет, глаза ее пожелтеют, но хвост останется таким же: африканский попугай со спинкой в цветах Валентинуа. На случай если ты вдруг станешь забывать меня.
– Но ты вернешься женатым мужчиной, – поддразнила она его.
– И что это меняет? Только не держи его в спальне. Если он несколько раз услышит чье-то имя, то может повторить его, когда к тебе придет другой.
– Фро Валтинво, Валтинво… – пронзительно закричал попугай, стоило Чезаре снять колпачок с его головы. Фьяметта радостно захлопала в ладоши. Она давно привыкла не ждать от него никаких подарков и теперь была приятно удивлена.
Прошло пятнадцать месяцев, и серый цвет перьев стал более насыщенным, глаза сверкали, будто пшеничное поле на солнце, но, как и сказал Чезаре, красный хвост совсем не изменился. Словарный запас попугая стал таким же роскошным, как и его оперенье: теперь он мог назвать по имени папу римского и короля Франции, а также пробормотать несколько слов приветствия на латыни, когда, наслышавшись историй о ее профессионализме, к ней захаживал кардинал.
Последние несколько недель Фьяметта была занята тем, что учила его двум новым важным словам.
– Имола-а! Форли-и! Имола-а! Форли-и! – скандировал теперь попугай, растягивая последнюю гласную в пронзительном вопле в унисон с ревущей на улице толпой.
На южном конце моста Святого Ангела – менее чем на расстоянии брошенного камня от белого дома – располагалась таверна, с которой открывался еще более впечатляющий вид: через мост на замок Святого Ангела. За вымпелами на верхушках башен охрана ждала возле пушек команды выпустить в небо залпы, когда процессия появится на недавно отстроенной Виа Алессандрина – подарок папы римского самому себе к новому тысяча пятисотому году. Эта улица соединяла замок с собором Святого Петра.