Луна как жерло пушки. Роман и повести
Шрифт:
Наступила пора прыгать, и они полетели в бездну, в мглистую темень ночи, связанные такими странными, причудливыми отношениями, по-детски наивными и слегка горькими, полетели в небытие, в пропасть, которая стремительно рвалась навстречу, чтобы в какое-то мгновение обернуться чужой, незнакомой местностью, соответствующей заранее помеченной точке на стратегической карте.
Приземление прошло благополучно, только вместо леса они оказались вблизи небольшого лесного хутора, конечно же также помеченного на карте, однако отклонение от курса самолета внесло в их планы путаницу. Приземлившись, Илона должна была бросить парашют и идти по направлению к этому самому хутору —
И вот вмешался туман, воздушные течения. Парашюты отнесло к самому хутору. Ничего страшного в этом не было, если учесть, что стояла глубокая ночь. До рассвета было еще далеко, они успели бы закопать парашюты и спрятаться, Илона нашла бы какое-то укрытие возле села, он же, Сыргие, мог замаскироваться в кустарнике, росшем поблизости от места приземления. Не таким уж страшным могло показаться и неудачное приземление Илоны — она сильно ушиблась, и Сыргие пришлось даже помочь ей подняться, поддержать, пока она с грехом пополам начала шевелить ногами… Все бы ничего, если бы во мраке ночи не раздался яростный лай собак!
С него, с этого ненавистного лая, все и началось.
— Хо! Хо! — раздался властный, зычный окрик.
В темноте замелькали тени. Что это за люди? Друзья? Враги?
Тени.
Не то чтоб закопать парашюты — Волох даже толком не успел отстегнуть на Илоне ремни и пряжки. Он бросил ее, не сказав ни слова на прощание… Быстрыми, резкими прыжками — то в одну, то в другую сторону — бросился бежать в темноте, чувствуя, что следом, всего в нескольких шагах, бешено мчится стая собак, готовых разорвать его на куски, повалить на землю и впиться в горло. Пришлось отстреливаться — выстрелы на какое-то время удержали их.
— Взять живым! Живым! Любой ценой! — доносились из темноты хриплые, лающие окрики. Черные тени орали, метались, и голоса врагов служили ему ориентиром, указывали, какое направление выбрать, чтоб не угодить к ним в лапы, не дать вырвать из-за пазухи пакет.
Тени, вставшие из темноты перед Илоной, не успели еще как следует вырисоваться, а на смену нм уже выступили фигуры жандармов. Она оказалась в кругу винтовок со штыками наголо.
— Руки вверх! Тот, кто убежал, — кто он? Отвечай!
У ног Илоны трепыхался парашют.
— Ни с места! — раздался очередной окрик, и кончик штыка сверкнул у самой груди Илоны. — Эй, кто там! Идите сюда, птица, кажется, попалась важная! Не шевелись — штыки наголо! — прокричал жандарм во второй раз, и Илона с горечью подумала: если бы успела вовремя освободиться от проклятых ремней, по крайней мере могла бы попытаться убежать. Теперь же…
Вскоре, однако, стало ясно: ничего бы у нее не вышло. Когда жандарм, подталкивая в
В жандармерии она сразу же оказалась в окружении стаи мужчин — и офицеров, и одетых в штатское. Более всего господ офицеров волновало: "С каким заданием вас забросили?"
Но нет, Илона молчала.
— Почему вы не застрелили ее, а? — услышала она после того, как люди, стоявшие вокруг нее, слегка расступились.
Это спрашивал плутоньер, по-видимому шеф жандармского поста. Он никак не мог понять, на кой черт ее взяли живьем, просто не мог в это поверить, и потому попрекал даже жандарма, приставленного к ней.
— Хоть бы пощекотали русскую барышню, что ли! — подмигнул он солдату. — Скоро пустят в расход, останешься, осел, с носом. По-моему, она не из уродливых, как думаешь?
— Эта женщина беременна, господин плутоньер-мажор, не нужны мне такие! — возразил наконец жандарм, пытаясь хоть как-то заявить о своем мужском достоинстве… Поди ж ты, тоже разбирается в таких вещах!
— Ну и что же… с набитым брюхом еще пикантнее! Как видно, не приходилось? — подмигнул он подчиненному. — Но постой, постой, деревенщина: откуда тебе известно, что она брюхата? Значит, успел все-таки пощупать?
— После приземления, господин плутоньер-мажор, лишилась чувств, поэтому повезли на осмотр во врачебный пункт.
— Черт с нею, даже если беременна! Велика важность. Все равно приставят к стенке… — он еще раз подмигнул солдату, собираясь уходить. — А в общем, смотри, чтоб не вздумала смыться.
— Слушаюсь, господин плутоньер! — взял под козырек жандарм.
— Тем более что сообщника долго ждать не придется, — громко, чтобы слышала арестованная, добавил он. — Лес уже оцеплен, так что отсрочка будет недолгой: расстреляют вместе. Немцы пришлют свою команду, нашим пулям не доверяют… — Он оглянулся, проверяя, не слышала ли она последних слов, и, напевая под нос: "Приколола к волосам василек, эх…", вышел, хлопнув дверью.
…Когда бы только Илона ни представляла себе свой последний, смертный час, она мужественно прощалась с жизнью, произнося страстные, пламенные речи, бросающие вызов палачам… Сейчас же не могла избавиться от горькой мысли: так нелепо попасть в лапы к этим мерзким жандармам и даже не попытаться удрать…
Волох исчез в темноте, не успев развязать лямки парашюта, не успев сказать хоть слово на прощанье, — и все осталось неясным, смутным, к тому же эти недомолвки в самолете… Конечно, он не имел права задерживаться, и оба они знали об этом. Важнее всего был пакет! Ни за что на свете он не должен попасть в руки к врагам. Все это так, но — ни единого словечка! А что, собственно, она хотела услышать от него?
Илона лежала в углу, брошенная на затоптанный пол, перед глазами все время мелькали ботинки жандарма.
Этот молоденький солдат даже из простого любопытства боится посмотреть на нее…
В голове метались горькие мысли. Что же она все-таки хотела услышать от Волоха? Значит, не суждено ей стать… Не суждено! Глупости! Бесполезные сетования! Скорее бы расстреляли — одним разом оборвутся все тревоги. Неужели будут тянуть с допросами, попытаются вырвать что-то? Разве не понимают: не услышат от нее ни слова? Как хорошо было бы вот сейчас, в эту самую минуту, со всем покончить. Сейчас, пока не пришло еще отчаяние. Пока на сердце только горечь из-за мерзких слов плутоньера. Ребенок… Из-за него поскорее бы со всем покончить, чтоб не успеть свыкнуться с самим этим словом!