Луна над Сохо
Шрифт:
Джерри Джонсон относился ко второму типу нелондонцев. По милости Господа он появился на свет в Флинчли в 1940 году — и умер в бунгало на окраине Нориджа с откушенным пенисом. Это и стало причиной, по которой я мчался теперь по трассе M11 на скорости как минимум сотни миль в час — а со мной самая страшная баба из всех офицеров лондонской полиции, ее «бойфренд для прикрытия» и еще два копа на мотоциклах. В два часа ночи мы свернули с трассы на местную дорогу, почти не сбавляя скорости. Итого путь до места преступления занял у нас всего полтора часа, и это очень радовало. В отличие от того обстоятельства, что полиция Норфолка уже успела забрать труп. Сержант Стефанопулос вместе со старшим инспектором Томпсоном потопала разбираться с местными копами, благодаря чему у меня появилась возможность
— Следов взлома не обнаружено, — заметил констебль Троллоп.
Вопреки папиным предубеждениям, здешнее отделение полиции состояло вовсе не из тупиц и мужланов. А если те мамины кузен с кузиной из Нориджа, которые целовались у нас в гостиной, таки развили этот процесс и довели его до логичного завершения, то отпрыск их служить в полицию точно не пошел. Потому-то вместо него я нашел здесь констебля Дэвида Троллопа — исполнительного и здравомыслящего молодого человека из тех, что радуют душу любого начальника.
— Думаете, он сам открыл убийце дверь? — спросил я.
— По-видимому, да, — ответил Троллоп. — А вы как считаете?
Офицеры полиции воспринимают любые едва заметные различия в статусе со щепетильностью африканских матрон, рассматривающих гостей на свадьбе. Мы с Троллопом были одного звания и примерно одного возраста, однако для меня неудобство нахождения на его территории компенсировалось тем, что прибыл я сюда на «Ягуаре-XJ» с двигателем V8, явно позаимствованным у консульской службы. Между нами установилось некое неловкое дружелюбие. И, подобно тем же африканским матронам, сообща приглядывающим, как бы кто чего не натворил во время торжества, мы сразу нашли общий язык, избежав возможных неприятных моментов.
— У него стояла охранная сигнализация? — спросил я.
— Да, и очень неплохая, — кивнул Троллоп.
Коттедж представлял собой уродливое здание красного кирпича, построенное, я бы сказал, где-то в начале восьмидесятых. Проектировал его явно какой-то архитектор-недоучка, который задумал вроде бы ар-деко, а получилось нечто в стиле Трейси Эмин. [44] Внутри дом был таким же блеклым, как и снаружи. Диван из «Мира кожи», унылая корпусная мебель, встроенная кухня. И три спальни — что меня изрядно удивило.
44
Трейси Эмин (р. 1963) — эпатажная английская художница-концептуалистка.
— У него есть жена и дети? — спросил я.
Троллоп сверился со своим блокнотом.
— Разведен, есть дочь и внуки — все живут в Австралии, в Мельбурне.
Две запасные спальни выглядели так, будто перестановку в них последний раз делали в восьмидесятых. Они были чистыми, опрятными — и нежилыми. Троллоп сказал, что к Джонсону дважды в неделю приходила некая полька «помогать по хозяйству».
— Она и обнаружила тело, — добавил он.
Я встал на пороге хозяйской спальни — следователям, пусть и в защитных костюмах, сюда пока заходить было нельзя — и принялся рассматривать кровать. Простыни и подушки забрали криминалисты, но матрас остался на месте, и на нем, чуть ниже середины, темнело красновато-бурое пятно. Туда натекло слишком много крови с трупа, и она не успела высохнуть. Я чувствовал ее запах, даже когда пошел осматривать другие комнаты. Перчатки у меня при себе были, но я все равно попросил пару у Троллопа, чтобы дать ему почувствовать себя главным на своей территории.
Если смерть Джонсон принял в спальне, то большую часть жизни он, несомненно, провел в гостиной, в компании огромного плазменного телевизора и DVD-плеера. Пульты от них все еще лежали на журнальном столике, на газете «Радио-Таймс». Еще здесь стоял антикварный письменный стол с откидной крышкой. По словам Троллопа, его еще не обработали дактилоскопической пылью, поэтому мы к нему даже подходить не стали. Была здесь и пара книжных шкафов, сквозь стеклянные дверцы которых виднелись многочисленные книги в мягких бумажных обложках. С шестидесятых там сохранились сброшюрованные журналы «Пингвины», «Пантеры» и «Корги», а с семидесятых — Лен
На стене висели две очень неплохие картины со сценами охоты, а также фото в рамке — группа выпускников Хендона на фоне колледжа. Я так и не смог определить, который из этих ребят в новенькой форме — Джерри Джонсон. Рядом висела фотография, где он получает почетную грамоту из рук какого-то старшего офицера — как я позже выяснил, ни много ни мало самого сэра Джона Уолдрона, служившего комиссаром лондонской полиции с 1968 по 1972 год. На каминной полке стояли многочисленные семейные фото. Свадьба и множество гостей в пресловутых фраках и с бакенбардами. Дети, мальчик и девочка, в разном возрасте: совсем маленькие, потом в первом классе, потом за границей, на пляже, на берегу какого-то зеленого океана. Два-три фото были сделаны здесь, во дворе коттеджа, детям на них было на вид девять-десять лет. И — все. Больше ни одной фотографии. Методом простого подсчета я определил, что последний снимок был сделан в самом начале восьмидесятых. То есть больше тридцати лет назад.
— Его родственники в Австралии живы и здоровы? — спросил я. — Не разбились на машине, не погибли еще как-нибудь столь же трагически?
— Я выясню, — ответил Троллоп. — А зачем?
— Ни единого фото за тридцать лет — как-то странно получается, — сказал я.
Последние две фотографии были задвинуты за портреты супруги и детей, я их даже сначала не заметил. На них также были джентльмены с бакенбардами и в пиджаках с необычайно широкими лацканами. Бар, в котором это снимали, показался мне смутно знакомым, и через пару мгновений я с удивлением понял, что это «Френч-хаус» в Сохо. Узнал также и хозяина ночного клуба — Александера Смита, еще молодого, но уже настоящего денди, в бархатном пиджаке и рубашке с жабо.
— Вы уже выяснили что-нибудь о его карьере? — спросил я.
Троллоп полез в блокнот, но я и так знал, что он скажет: большую часть своей карьеры Джонсон провел в пределах Сохо.
— Он возглавлял Департамент уголовного розыска центрального участка Вест-Энда, а до этого служил в каком-то ОНП, — сказал Троллоп.
ОНП — это отдел нецензурных публикаций, самая коррумпированная часть самого коррумпированного департамента лондонской полиции. И Джонсон служил там в период, когда коррупции было больше всего, считая с тех самых времен, когда лондонские «охотники за ворами» [45] перестали получать плату от короны.
45
Охотники за ворами — частные лица, которых английское правительство нанимало для поимки преступников. Такая практика существовала в XVII и XVIII веках. Охотники за ворами получали награду за информацию о преступниках и за то, что возвращали жертвам ограбления украденное. Однако они были прочно связаны с преступным миром и отдавали ворам комиссионные из вознаграждения за возвращенные вещи. Охотники за ворами считаются символом коррупции и лицемерия.
Неудивительно, что на фото присутствовал Александер Смит. ОНП крышевал стрип-клубы и магазины с порнолитературой. Происходило это по такой схеме: платишь им много-много денег, и они пропускают твое заведение при плановой проверке. А если не пропускают, то заблаговременно и неоднократно предупреждают о ней, чтобы тебе хватило времени перебазировать куда-нибудь весь компрометирующий товар. В качестве бонуса парни в синем за бесплатную выпивку могли устроить обыск у твоих конкурентов, конфисковать товар у них, а потом продать его тебе, вместо того чтобы сдать в хранилище вещдоков. Это объясняло, каким образом Джонсон мог позволить себе так рано уйти на пенсию — а также, возможно, почему ему пришлось это сделать.