Луна в проводах
Шрифт:
– Я не ребёнок. И это не цинизм, а здоровый скепсис. У меня всё.
Князев сел.
– Что вы ему поставите? – Линда приподняла острые плечики. Улыбка короткая, недобрая.
– А что бы вы поставили? – Впервые за год она спрашивала их мнение. «Как бы спрашивала», – мысленно поправился Гека.
– «Пять», конечно, – отозвался Ник. – Он всё прочитал.
– Но ничего не понял, – развела руками литераторша.
– Он высказал своё мнение. – Голосом Линды можно было брус железный перепилить. Она уже не улыбалась. Маленький рот превратился в алый бутон.
– Что, ему нельзя сказать, что думает? – с
– При чём тут я? – недовольно отозвалась Старая Мымра. – Он с Толстым спорит.
– Идиот, – процедил в сторону Дэна Макс, и у его губ легла упрямая складка. – Да, я спорю с непротивлением злу насилием! Со всеми этими князьями и графинями!
– Вот что, – сказала литераторша, – за сегодняшний ответ я вам оценку ставить пока не буду. Возможно, глубинное понимание ещё придёт.
Мымра как бы пыталась пойти на мировую. Стул под нею как бы зашатался, хоть она и не сидела, а стояла. Но треск падающего трона явственно расслышали все. Особенно громко он прозвучал в ушах оглушённого собственным блестящим ответом Великолепного Макса.
– А на какую же оценку я, по-вашему, ответил? – требовательно спросил он.
– Увы, выше двойки поставить вам не могу. Формально вы выучили урок. Но если вызубрить английский текст, не понимая в нём ни слова, это не блестящий ответ.
Литераторша нервно покрутила ручку.
– Не ставьте! – не вскрикнула, а вспикнула, как попавшая в ловушку мышь, Бурбан. – Ну не нравится ему Толстой, Марина Владимировна! Что же делать? Ведь от двоек он его всё равно не полюбит. А медаль сгорит.
Гека поморщился. Слабо аргументирует. Вот что значит настоящая золотая медаль и вызубренная.
– Ставьте, – подался вперёд Макс. – Если я заработал всего лишь двойку, не кривите душой! Толстой же научил вас честности и бескомпромиссности.
Но она колебалась. Дэн и Ник переглянулись: директора боится. Зарубит блестящего золотого медалиста – понизит рейтинг школюги. Поставит «пять» как миленькая. Или на балл снизит, чтоб уж совсем откровенно в грязь не плюхаться. Но её оправдания уже не играют роли. Класс под предводительством Паши-Наполеона выиграл свою первую битву.
Литераторша нахмурилась. Лицо её снова как бы постарело. Ни слова не говоря, Мымра вывела в журнале жирную двойку.
Сидевшая на первой парте Компьютерная Мышь увидела «пару» с особенно ужасающей чёткостью. Бурбан повернула к Максу потрясённое лицо. Она смотрела на него… как на Яна Гуса какого-то! Князев побледнел. Красивое лицо его сделалось злым и упрямым. Принёс себя в жертву классу. Герой! Гека усмехался про себя. Да не супермен Князев никакой! Обычный дурачок, который ещё носит нелепые детские штанишки. Макс только сейчас скумекал, что имел в виду психолог, когда советовал им спровоцировать литераторшу на ошибку. А в «колбе» Князев другой был – гигант, уверенный: всё понял. Да ни черта он не понимал в тот момент! А теперь до него наконец-то дошло-доехало, что старые модели не знают новых фокусов.
На перемене они гурьбой бросились разыскивать Пашу. Он кашу заварил – ему и разруливать ситуацию. Да и к кому им было обратиться? Не к классному же? Классные руководители у них после бегства Нонны менялись, как времена года. Кто только в авангарде не шёл! Уж такие несерьёзные педагоги, что сроду классной работой не занимались: и
Паша торопливо шёл по коридору с какими-то бумажками. С анкетами, наверно. Он во всех классах анкеты с провокационными вопросами раздавал: «Комфортно ли ты чувствуешь себя в школе?», «На какой урок тебе не хочется идти?»… Вроде бы ничего страшного, но учителя ёжились. Устаревшие модели!
– Павел Викентьевич! – В глазах Компьютерной Мыши за стёклами очков стояли слёзы. – Она Максу двойку поставила!
Психолог нервно обернулся на Князева. Тот уже утратил облик героя. Стоял бледный и неловкий, беспомощно опустив крупные руки. Гека прислонился к стене, наблюдал. Он наслаждался чужим несчастьем, как собственной победой.
– А у него золотая медаль, – простонала Мышь.
– Ну и что?
– Как что? Двойка! Ему же нельзя.
– Будет у него золотая медаль.
– Боюсь, что нет. – Голос Макса звучал хрипло, будто он успел поплакать, когда на пять минут отлучался в туалет.
– У тебя отец где работает?
– В мэрии.
– Ну вот.
Гека окончательно уяснил себе, что «псих», когда затевал этот погром, уже всё знал: и про двойку, и про крутого Князева папашу. Быстро работает. А главное – основательно. Гека усмехнулся. Почти в открытую. Когда они пришли в первый класс, среди их родаков не мерцало звёзд. Но потом Князев-старший как-то очень стремительно сделал карьеру. Администрация школы не раз предлагала родителям Макса перевести его в нормальный класс. Но он почему-то упрямо отказывался. За это его ещё больше уважали.
– Да ты не горбись. Всё исправим. Вернее, её заставим исправить. А ты теперь – школьная звезда номер один.
– Но что же делать?! – Мышь стонала просто неприлично.
– Развивать успех. Причём – стремительно. Классный у вас – ОБЖ?
– Ага. «Обожаю Жизнь»! – хохотнул Ник.
– Дядю Колю вызывали? – поддержал его ёрничанье Дэн.
– Где он может от вас сейчас прятаться?
– Да в мастерских. Он же ещё внеурочку ведёт. Швабры с пятиклашками ваяет.
– К нему!
10-й «Б» шумной толпой ввалил в мастерскую. Не предчувствовавший плохого обэжист, мурлыча себе под нос: «Всё для тебя… дворцы и обезьяны…», что-то мирно обтачивал на столярном станке. Скорей всего, перекладину для очередной швабры. Когда распалённые ученики взяли его со станком в полукруг, он не поморщился, не крякнул досадливо, сказал с пониманием:
– Опять что-то отчебучили? Ещё одну парту у химички сломали? Что ж, починим. Не в первый раз. Не в последний.
В сущности, он был неплохой мужик. Не тягал родителей в школу по пустякам. Никому не лез в душу. Понимал, что время упущено и всё бесполезно. Заполнял журнал – и вся песня.
Но Гека неожиданно вспомнил, что в сентябре этот жизнерадостный добродушный дядька возил десятый класс в ДОСААФ. Они там с парашютом прыгали. Не свой десятый – «аков». Из своих он только Князеву предложил нервишки проверить. Но тот почему-то отказался. И теперь Гека смотрел на этого раздутого, как парашют, мужичонку прищуренными глазами, словно на прицел брал. Он не любил, когда ему лишний раз напоминали, что он второй сорт. Со злой радостью в сердце Гека предчувствовал, как сейчас заёрзает этот жизнерадостный.