Луна в проводах
Шрифт:
Паша хотел пристроить свои анкетки на верстаке. Поискал чистое место. Тут же к бумажкам протянула услужливые руки Компьютерная Мышь. Психолог, не забыв одарить дурнушку короткой благодарной улыбкой, объявил торжественно:
– У нас чепэ, милейший. В масштабах школы.
Полные плечи обэжиста опустились. Его круглое лицо уже не кричало: «Обожаю жизнь!» Он понял, что на этот раз за партой не спрячешься. Зачем-то потрогал деталь и бросил:
– Короче.
– Максу «двындик» влепили! – выпалила Зоенька.
– По литере! – выложила горячую новость Смирнова.
Обэжист
– В дневник или в журнал поставила?
– Прям в журнал влепила! Жирную.
– А в электронный?
– Пока нету.
– За что?
– За Толстого.
– Поспорили они, Николай Ваныч, по вопросам непротивления злу насилием и, так сказать, морали, – развёл руками Ник.
Гека отметил: пока одноклассники выплёскивали на несчастного обэжиста подробности литературного поединка, Макс стоял жалким истуканом. Видимо, привыкает к своей новой роли простого рядового. Прокручивает в блестящей голове предстоящее тягостное объяснение с родителями.
Обэжист повернулся к их классному герою:
– Я думал, ты умнее.
Макс вспыхнул, как спичка. Компьютерная Мышь пошла красными пятнами. Откуда-то из-за верстака подал авторитетный голос Паша:
– А что она умнее, вы не думали?
Обэжист нахмурился, кивнул на жадно внимающий бомонд:
– Ну не при них же.
– А мне кажется, больные вопросы надо обсуждать как раз при молодёжи. – Паша демонстрировал своё педагогическое превосходство над Дядей Колей. – Впрочем, сейчас не до болтовни. В администрацию. Со скоростью супермена. Пока противная сторона нас не опередила. Не попыталась выставить себя в наиболее выгодном свете. Директор на месте. Я проверил.
Интересно, когда он справки навёл? Скорее всего, перед литерой.
Дядя Коля попытался прибегнуть к помощи завуча – известного дипломата. Не спросил, а попросил:
– Может, к Юрию Васильевичу сперва.
– К дир-р-ректору! – прорычал Паша.
Обэжист с покорностью серого троечника расправил рукава рубашки. Надел пиджак. Зачем-то хлопнул себя по карманам.
Чувствуя нарастающую внутреннюю дрожь, Гека выпалил:
– Николай Ваныч, а когда вы с «аками» в десантуру мотались… ну, тогда, в сентябре… сами-то с парашютом прыгнули?
Обэжист бросил на него короткий взгляд из-под насупленных бровей:
– У меня больное сердце.
Гека знал, что не прыгал. Это было первое, что он спросил «аков», когда на другой день после десанта они крутой толпой вломились в школюгу. «А Дядя Коля прыгал или на земле вас ловил?»
И у Паши-Наполеона не всё получалось, как он задумывал. Не по его вине. Но всё-таки…
На пути 10-го «Б», на площадке второго этажа, толпились зрители. «Гладиаторские бои!» – смекнул Гека. Бросил взгляд вниз из большого окна. Дрались восьмые. С кем, Гека не понял. Может, внутриклассные отношения выясняли. «Восьмёрики» регулярно мускулы разминали – и делали это со знанием дела.
– Хорошо молотят. – В голосе Мишани прозвучало что-то отдалённо
Гека загонял подальше тошнотворную истину, но… Он боялся «восьмёриков». Верховодил ими этакий крысёныш – хлипкий и низкорослый. Но его глаза… Они постоянно кого-то выискивали. С «восьмёриками» никто не хотел связываться.
Охранник, мужчина с грузом лет и поздно съеденных жирных ужинов, солидно топтался чуть поодаль. Его никто не осуждал. Он был, так сказать, лицо непосвящённое. Не педагогического звания. Никто не ждал и от директора излишней прыти. Прежний руководитель школюги, понятно, в подобные свары не ввязывался. Но нынешний их, желторотый, чуть ли не со студенческой скамьи, командир почему-то считал, что долг обязывает. И где он этой дурью нагрузился?
Между коренастыми сбитными телами «восьмёриков» металась высокая нескладная фигура директора. Он пытался вычленить людей из осиного роя. Пользуясь ситуацией, «восьмёрики», конечно, хорошо намяли ему бока.
– Из-за чего сцепились? – спросил Ник стоявшего с краю пацана.
Крайний скользнул пустым взглядом по Паше-Наполеону. Ответил туманно:
– Бывает.
Паша подобрался:
– Ну, у нас свои бои. К завучу – значит, к завучу.
Как Дядя Коля ни бодрился, сильно напоминал провинившегося ученика. Робко шагнул в кабинет начальства: «Можно?»
Завуч отбивался от кого-то по телефону:
– Говорю же вам: отчёт предоставим в течение получаса, – раздражённо помахал переминающемуся с ноги на ногу Дяде Коле: «Садитесь!» – Ну, не могли раньше!.. Так получилось… В течение получаса… Я понимаю, что важно!.. Да. Да. – Брякнул трубкой. – Отчёты! Отчёты! Будто не школа, а контора счётная. И всё срочно. Будто Измаил берём! – Тяжело вздохнул: – Ну, что там у вас?
– Уделите пару минут, Юрий Васильевич. – Усталым жестом Дядя Коля вытер со лба пот. – Двойка у меня.
Молча завуч уставился обэжисту холодным взглядом в лоб. Отвечая на его немой вопрос, тот прохрипел:
– У Князева. По литературе. Принципиальная.
И было непонятно: то ли двойка принципиальная, то ли учительница.
Завуч вскочил. Сунулся к окну. Нервно постучал по стеклу пальцами:
– Знал же, что этим кончится. Надо было настоять!.. В приказном порядке перевести Князева в десятый «А»!
– А может, учительницу-двоечницу перевести в другой класс, – осторожно подал голос скромно пристроившийся у дверей Павел Викентьевич.
Завуч развернулся резко. Психолог продолжил уже смелее:
– Режет медалистов. Нашу, образно говоря, золотую молодёжь.
– А вы по какому вопросу, собственно?
С лёгкой обидой психолог пожал плечами:
– Николай Иванович просил меня его сопровождать. Поддержать, так сказать, старшего товарища…
– Да, да, – торопливо прервал его излияния обэжист. – Павел Викентьевич на прошлой неделе у моих оболтусов беседу проводил. Ну и в о т…
– Очень интересный класс, – авторитетно заметил Павел Викентьевич. – Интересный и перспективный. Я с ними немного поработал, и ребят жалко стало.