Луна Вечности
Шрифт:
Астид лишь усмехнулся беззастенчивой речи лодочника.
Дворцовые коридоры и залы были тихи и полутемны. Лишь ночная стража да слуги, подрёмывающие у дверей в покои своих господ, поклонами приветствовали евнуха. Полукровка шел медленно, внимательно осматриваясь. Гэкеры-охранники у выхода из основного дворца окинули Падхара кто завистливым, кто пренебрежительным взглядом. Начальник караула — молодой, недавно получивший звание капитана и оттого мнящий себя едва ли не главнокомандующим, отпер ключом ажурную решетку и прищурился на евнуха.
— Добрые люди спят давно.
— Я не добрый, — отозвался «Падхар» и протиснулся в нешироко открытый проем.
За
— Панжавар Падхар! — почтительно склонил голову вооруженный мечом евнух с рябым, обильно испещренным оспинами, лицом: в охрану гарема набирали не отличающихся привлекательностью кандидатов.
— Все ли благополучно, Закей? — назвал Астид коменданта охраны по имени.
— Да, панжавар, — уважительный ответный взгляд подтвердил полукровке, что имя он запомнил верно.
В помещениях гарема, отведенных для евнухов, тоже стояла тишина. У двери в покой Падхара на тонкой стеганой подстилке, съежившись, спал Сеймё. Астид покосился на слугу, осторожно обошел его и, тихо открыв дверь, проскользнул в комнату.
На прикроватном столике горела предусмотрительно зажженная свеча, постель была заботливо расправлена. Астид поморщился, ощутив запах, схожий с тем, что исходил от одежды Падхара и распахнул окно. Ночной воздух ворвался в комнату и наполнил её свежестью, задув огонек свечи. Полукровка снял верхнее платье, швырнул его подальше от кровати и перевоплотился. Ложиться на пропахшие Падхаром простыни было противно. Астид сгреб их с кровати и кинул в тот же угол, куда минутой ранее отправил розово-голубой наряд. Улегшись на голый тюфяк, смежил глаза и, зная, что без стука сюда никто не войдет, позволил себе задремать.
Полукровку разбудил утренний свет и покалывание щек ворсинками шерсти, пробившимися сквозь оболочку тюфяка. Тюфяк был не из новых и впитал изрядное количество пыли. Невыносимо зачесалось в носу и Астид, не удержавшись, несколько раз чихнул.
— С легким пробуждением, панжавар Падхар! — в ту же секунду донеслось из-за двери. — Позвольте войти вашему слуге?
Астид поспешно принял облик Падхара.
— Входи, — просипел в ответ, садясь на кровати.
В покой, неся в руках поднос с бокалом, вошел Сеймё. Остановился, недоуменно глядя на гору тряпья у двери.
— Меня тошнило. Подай другое платье, — воздев подрагивающую словно бы в похмелье руку, Астид указал на грязное белье. — И застели чистые простыни.
— Вы снова перебрали секки? — укоряюще-жалостливо глядя на господина, Сеймё протянул поднос. — Выпейте пока это, а я сейчас приготовлю вам бодрящий настой.
Астид взял бокал, наполненый светлой жидкостью, а Сеймё, собрав тряпичный узел, вышел из комнаты. По словам Падхара, утренний напиток готовился из разбавленного водой сока и мёда. Полукровка, цедя питьё, осмотрелся теперь уже при свете дня.
Комната, служившая и спальней, и кабинетом, и приемной, была достаточно обширна. Ближе к выходу располагался письменный стол с набором канцелярских принадлежностей. Вдоль стены за столом высились стеллажи с разложенными на них книгами и свитками. Пространство у окна занимали неширокая кровать, столик возле неё и скамеечка. В угловой нише, неплотно задернутой шторой, на деревянных перекладинах висела одежда.
Астид допил, поставил бокал на столик и, подойдя к стеллажам, взял одну из книг. Она состояла из сшитых между собой листов, датированных разными числами. Полукровка вгляделся в текст на одной из страниц,
Полукровка захлопнул книгу отчетов о визитах наложниц к Дербетану. У двери заскребся Сеймё.
— Панжавар Падхар, это я.
— Входи.
В качестве бодрящего напитка Сеймё подал горячий травяной отвар. Пока «Падхар» медленно его потягивал, слуга принес воды для умывания и извлек из ниши чистую одежду.
— Я помогу вам умыться и одеться, панжавар Падхар.
— Я сам, — ответил Астид.
Сеймё несказанно удивился, услышав эти слова и нерешительно уставился на господина.
— Как же…
— Не прикасайся ко мне, — полукровка одарил слугу суровым взглядом. — Лучше позаботься о свежей постели.
— Я чем-то огорчил вас? — дрожащим голосом спросил Сеймё. — Вы сердитесь, что я проспал ваше возвращение? Простите мою оплошность, главный евнух!
— Мне просто нездоровится, и я не в духе после вчерашнего, — неприветливо бросил евнух. — Постарайся не мельтешить лишний раз перед глазами.
— Как прикажете, панжавар, — огорченно поникнув, Сеймё забрал пустую чашу и покинул комнату.
Астид оделся. Перед тем, как выйти из комнаты, еще раз перебрал в памяти наставления Падхара. Предстоял не самый легкий день. А главное — следовало избегать чужих прикосновений. Но как сделать это в наполненном людьми храме?
Спеша за наложницей в главный дворец, «Падхар» важно принимал поклоны попадающихся навстречу евнухов и служанок. Никто из них не смел пересечь ему дорогу, обогнать или подойти слишком близко. Новый караул у входа в главный дворец заступил на рассвете, самодовольного капитана-юнца сменил угрюмый воин, почтительным наклоном головы приветствоваший главного евнуха. Служанки Дербетана уже ждали Падхара у дверей в главный дворец. Астид еще только подходил к воротам, а закутанную в покрывало наложницу уже отправили ему навстречу. Подойдя, она протянула евнуху листок. Беглого взгляд хватило, чтобы прочесть короткий отчет прошедшей ночи: «Владыка не принял наложницу».
Измученная бессонной ночью, униженная отказом, отягощенная грузом разбитых надежд девушка едва поспевала за Астидом. Он оглянулся, чтобы поторопить её, и увидел наполненные отчаянием и разочарованием темные глаза, обильно сочащиеся слезами — предоставленный судьбой шанс был упущен, и, быть может, навсегда.
— Не смей плакать и прибавь шаг, — сказал Астид. — У меня нет времени на вальяжные прогулки.
Испуганно вздрогнув, девушка вытерла лицо краем покрывала и ускорила шаг. Доведя её до покоев и оставив в руках служанки, Астид отправился в храм. Молельный зал был заполнен до отказа. Астид испытал смятение, окинув взглядом находящихся там людей. Задержавшись на входе, он судорожно пытался найти решение, чтобы ненароком не соприкоснуться с кем-то из вельмож. У алтаря засуетились монахи, ритмичными ударами в золотые гонги предваряя появление священника. На «Падхара», все еще мнущегося у входа, поглядывали с осуждением и непониманием. Астид вздохнул, и, окружив себя тонкой защитной оболочкой, пробрался к относительно свободному уголку за колонной.