Лунная дорога (с иллюстрациями)
Шрифт:
– Объясните, - невинно попросила Эллен.
Тогда он начал говорить терпеливо, как школьнице:
– Топлива, как подсчитала вычислительная машина, не хватит, чтобы посадить на Луну двух человек. Врученная мне инструкция гласит, что всякий, незаконно оказавшийся на борту космического корабля, подлежит немедленному уничтожению… в данном случае, через двадцать семь… нет, уже через двадцать три минуты…
– Вы шутите, Годвин, - едва сдерживая себя, воскликнула начинающая все понимать Эллен.
– Я хотел бы проснуться, мэм, - упавшим голосом ответил
Он с болью смотрел на молодую женщину. Он видел ужас на ее лице. Раздражение против нее сразу исчезло. Что чувствует сейчас она, бедняжка?.. Что привело ее сюда? Легкомыслие, авантюризм или отвага? Что она рассчитывала найти? Шум всемирной славы на Земле и таинственный мир покоя в Космосе? Эх, девчонка! Здесь нет покоя! В Космосе движется все: ничтожная молекула газового облака и планетная система звезды, одинокий метеорит или медленно вращающийся, но летящий с колоссальной скоростью звездный остров галактики. Здесь нет покоя, как нет пощады или жалости! Законы Космоса так же просты и ясны, как притяжение, и так же неумолимы. Энергия, скорость, вес… Лишний вес может находиться на борту еще двадцать одну минуту. Инструкция ясна, как алгебраическая формула.
Все это сбивчиво, стараясь теперь щадить Эллен, объяснял ей Том Годвин, космический пилот.
Он встал с кресла, усадил в него Эллен, сам взволнованно ходил по тесной кабине. Его магнитные подошвы пощелкивали.
Эллен смотрела перед собой расширенными, невидящими глазами.
Что это? Бред?
С неправдоподобной отчетливостью встала перед ней прочитанная когда-то новелла. Маленькая девушка в туфельках, отделанных бисером, выслушивает космического пилота, к которому незаконно пробралась на ракету, он объясняет ей неумолимое уравнение… Да, да! Так и называлась новелла - "Неумолимое уравнение". Эллен с отвращением читала ее, ей казалось, что автор садистически играет на нервах читателя, что он придумал ситуацию не для того, чтобы показать героизм, а чтобы напугать неизбежностью, насладиться психологией убийства… пусть и вынужденного, но убийства!
И вдруг она почувствовала озноб. Она вспомнила имя новеллиста. Том Годвин! Когда-то ей казалось, что новеллист Том Годвин клевещет на американцев… Теперь американец Том Годвин, не писатель, но космический пилот, должен был сыграть в жизни роль, уготованную ему в рассказе его однофамильцем. Значит, тот знал психологию людей, рисовал жизнь во всем ее безобразии. В рассказе пилот взялся за красный рычаг, позволив перед тем девушке поговорить с братом по радио, написать письмо родителям… потом она превратилась в кусочек льда…
Эллен оперлась локтями о пульт, положила на сцепленные пальцы подбородок, невидящим взором смотрела перед собой.
– Теперь я поняла, что такое неумолимое уравнение. Спасибо, Годвин, чужим, каким-то пустым голосом произнесла она…
Да, внутри у нее была пустота, пришедшая взамен мгновенному ужасу, который обжег ее холодом. Теперь осталась только пустота.
– Слушайте, Эллен. Это чертовски глупо, - сказал Годвин, в растерянности останавливаясь у кресла.
– Глупо, Том. Очень глупо, - послушно согласилась она.
Они впервые назвали друг друга по имени. Это произошло само собой, непроизвольно и просто.
– И вы так спокойны?
– спросил Годвин.
– Нет, Годвин. Нет, Том… Я не спокойна, - не меняя голоса, но доверительно сказала Эллен.
– Вы настоящая девушка!
– воскликнул Годвин и отвернулся к окну.
– Сколько осталось минут?
– донесся до него усталый голос Эллен.
– Тринадцать, - сказал он, боясь обернуться.
– Она сдержит свое слово, - в раздумье говорила Эллен.
– Мое имя будет набрано только крупным шрифтом. Газеты выйдут тройным тиражом…
– Все Хенты подлецы!
– в бешенстве крикнул Годвин.
– Моя фотография будет в траурной рамке… Мне бы хотелось, чтобы люди плакали, читая обо мне. Слушайте, Годвин… А вы никогда не читали новеллу "Неумолимое уравнение"?
Том Годвин вздрогнул и покраснел. Когда-то прочитанный рассказ вдруг ожил для него. Он посмотрел на себя, на обреченную Эллен как бы со стороны. Ему припомнилось, что, закрыв книжку, он обозвал космонавта из рассказа палачом.
Годвин искоса посмотрел на Эллен.
– Знаете, что мне хочется, Годвин?
– обернулась к нему Эллен, смотря непривычно расширенными глазами.
– Поцелуйте меня…
Годвин опешил.
– Вы с ума сошли!
– воскликнул он, пятясь, и после паузы добавил: - У меня в Детройте невеста…
Эллен сказала с горечью:
– Годвин! Для меня вы - весь мир, который я покидаю. Все, что я знала и любила, все, чего не знала и ждала…
Годвин почувствовал в этих словах столько искренности, отчаяния и в то же время силы, что мог только промычать.
– Да, мэм, но…
– Я такая некрасивая?
– отчужденно спросила Эллен и поправила волосы. Она подумала, что ее надо считать здесь уже не женщиной, а только "грузом"…
– Что вы, Эль!
– только и нашелся сказать Годвин.
– Том!
– почти плача, воскликнула Эллен, притянула к себе голову Годвина и прижалась к его губам в долгом поцелуе.
Он тоже целовал ее, растерянно, с ужасом думая о значении этого поцелуя.
Потом она откинулась на спинку кресла и сказала с горькой иронией:
– А я всегда говорила, прощаясь: "может быть, увидимся…"
Г л а в а в о с ь м а я
ИСКАТЕЛЬ
– Ну, как? Упадет на Луну?
– глухо спросил командир "Искателя".
– Проверяю ответ, - отозвался Аникин.
Громов подошел к окну. Магнитные подошвы ботинок, прилипая к полу, позволяли ходить по кабине и при невесомости.
В окне виднелось красноватое, как на закате, солнце. Если бы не огненная корона на черном небе, оно было бы совсем земным. Громов нажал кнопку. Пленка светофильтра сбежала с окна. Ворвались ослепительные лучи космического светила, не живительно ласковые, смягченные атмосферой, как на Земле, а яростно резкие, жесткие, жестокие…