Лунная миля
Шрифт:
— Полегчало?
— Чего? — спросила она.
— Выговорилась? — сказал я. — Потому что я там занимался выуживанием информации о пропавшей девочке, чтобы найти другую пропавшую девочку Ну, знаешь, делом занимался.
— А мне вот показалось, что ты ему разве что ботинки языком не вылизывал.
— А что, у меня был выбор? Вместо этого надо было встать в позу и высказать все, что я о нем думаю?
— Я же ведь ничего ему не сказала.
— Все равно, ты очень непрофессионально себя повела. У тебя на лице было написано, что ты на самом
— А в «Дюхамеле» о тебе не то же самое говорят?
Черт. Неплохо.
— Даже в наихудшем случае я вел себя раз в десять профессиональнее, чем ты.
— В десять раз, значит?
— В десять.
— Так что, я, значит, должна сидеть себе тихо, пока этот самодовольный козел поет дифирамбы собственной персоне, да?
— Да.
— А я не могу.
— Я заметил.
— Слушай, ну неужели вот это и есть наша работа? У меня что, просто стерлось из памяти, что мы только тем и занимаемся, что допрашиваем людей, от общения с которыми хочется потом залезть под душ часиков этак на пять?
— Частично — да. — Я взглянул на нее. — Ладно, по большей части так и есть.
Чем ближе мы оказывались к нью-гемпширской границе, тем меньше машин было на шоссе. Я надавил на газ, и деревья за окном превратились в размытое коричневое пятно.
— Решил пополнить коллекцию штрафов за превышение скорости? — спросила Энджи.
Я всегда водил быстро — за исключением тех случаев, когда в машине со мной была моя дочь. И Энджи давно с этим смирилась — точно так же, как я смирился с тем, что она курит. Во всяком случае, так мне казалось.
— Скажи мне, солнышко, — спросил я, — что за муха тебя сегодня за жопу укусила, а?
Повисшую тишину можно было ножом резать. Но затем Энджи откинула голову на спинку сиденья, уперлась ногами в бардачок и сделала глубокий протяжный выдох. А затем сказала:
— Извини. О’кей? Жалко, что так получилось. Ты был прав, я совершенно непрофессионально себя там повела.
— Можешь повторить то же самое в мой диктофон?
— Я серьезно.
— Я тоже.
Она закатила глаза.
— Ладно, ладно, — сказал я. — Извинения приняты. И оценены по достоинству.
— Я действительно там сорвалась.
— Да нет. Почтисорвалась, это да. Но я сгладил ситуацию, все в порядке.
— Все равно, некрасиво получилось.
— Ну, у тебя в последнее время фактически не было практики, так что ничего удивительного.
— Это да. — Она провела ладонью по волосам. — Потеряла хватку совсем.
— Зато за компьютером ты по-прежнему, э-э-э, отжигаешь в полный рост.
Она улыбнулась:
— Правда?
— Правда. Кстати, можешь сейчас погуглить Джеймса Лайтера?
— Это кто такой?
— Зиппо. Посмотрим, не засветился ли он где.
— А. — Она достала свой «блэкберри», какое-то время щелкала по клавишам, а затем сказала: — Засветился, да еще как. Помер.
— Серьезно?
— Серьезно. Труп нашли три недели назад в Оллстоне. — Она зачитала вслух: — «Тело восемнадцатилетнего Джеймса Лайтера было обнаружено в Оллстоне, в поле за магазином, торгующим спиртными напитками, через неделю после Дня благодарения. Причина
К середине статьи всплыла и его ожидаемо тоскливая предыстория — воспитывался матерью-одиночкой, которая, когда ему было шесть лет, попросила подругу посидеть с ним, а сама ушла и больше не вернулась. Где теперь Хитер Лайтер, никому не ведомо. Рос Джеймс в приемных семьях. Если верить статье, последняя его мачеха (некто Кэрол Луиз, также известная как Сиплая Кэрол) не сомневалась, что кончит Зиппо примерно так, как и случилось. И знала она это ровно с тех пор, как он угнал ее машину. Было ему тогда четырнадцать.
— Вот так, значит. Угнал у Сиплой тачку — получи пару пулек в грудь, — сказал я.
— Паршивая история, — вздохнула Энджи. — Вроде целая жизнь, а толку с нее…
— Ноль без палочки, — подтвердил я.
— Я не хочу сказать, что Софи была идеальным ребенком, а потом вдруг пришел ее отец и все испортил.
Элейн Мерроу сидела на красном металлическом диване без подушек, стоявшем в центре ее художественной мастерской — бывшего сарая. Мы расположились напротив нее, на красных стульях. Тоже металлических, и тоже без подушек. Удобством они не страдали — сидеть на них было все равно что на открытой винной бутылке. В сарае было тепло, но не так чтобы уж очень уютно — этому мешали расставленные скульптуры: сплошь хромированный металл, и я не уверен, что смог бы однозначно ответить, что они призваны изображать. По моим прикидкам, большинство из них выглядели как здоровенные пушистые игральные кости, вроде тех, что вешают на зеркало заднего вида, только эти были лишены всякого пуха. Еще тут стоял кофейный столик (во всяком случае, мне кажется, что это был кофейный столик) в виде бензопилы. Иначе говоря, я не понимаю современного искусства. И я уверен, что оно не понимает меня. Поэтому мы стараемся держать дистанцию и не лезть друг к другу без надобности.
— Она росла единственным ребенком, — сказала Элейн, — поэтому была немного эгоистичной и капризной. Ее мать была порой склонна к излишнему драматизму, так что Софи унаследовала эту черту от нее. Но можете мне поверить, Брайану на нее было насрать — до тех пор, пока ее мать его не бросила. Да и после этого он хотел одного: вернуть Шерил, поскольку ему сильно не нравилась его роль во всей этой ситуации.
— И когда же он начал всерьез интересоваться получением родительских прав? — спросил я.
Она ухмыльнулась:
— Когда узнал, ради когоШерил его бросила. Он же с полгода вообще ни о чем не подозревал. Ну, ни сном ни духом. Думал, что она живет с подружкой, а не с подружкой.Я что имею в виду? Вот вы на меня посмотрите: я что, выгляжу так, будто меня когда-нибудь привлекали мужчины?
У нее были короткие, до белизны выжженные волосы, торчавшие иголками. Одета она была в клетчатую рубашку без рукавов, темные джинсы и коричневые «мартенсы». Если бы мы руководствовались принципом «Ни о чем не спрашивай и ничего не говори», то в ее случае и спрашивать бы не понадобилось.