Лунная Ведьма, Король-Паук
Шрифт:
Он кивает, соглашаясь. Соголон просит его обучить ее грамоте. Он не знает, откуда у него к ней доверие, ведь он при дворе не верит никому. Она указывает на заметки по стенам, стульям, на кровати и на полу и ничего не говорит, когда он пропускает те, что написаны красным.
Голова у Соголон пухнет, слишком много всего для обыкновенной девочки. Постигать от воителя Олу грамоту, но еще и постигать самого воителя; дитя тьмы, которое с той поры к ней не наведывается, но преследует в мыслях, отчего она боится поднять глаза. Затем есть еще Аеси королевского двора и Аеси на стене воителя Олу, и тот и другой страшноватые. А еще Сестра Короля, которая когда-то была, но как бы и не была, хотя
– Может, в тебе есть прок съедать всё, что приносится мне? – смеется она.
А она наблюдает за принцессой в ее веселье и меланхолии и обнаруживает, что они обе, в общем-то, из одного теста. Нередко принцесса шутит, что Соголон бесполезна как рабыня, но в ней немало пользы как в королеве; «смотрите, мы обе не в том дворце». Она тянется к Соголон – по крайней мере, так это выглядит, – пока до девочки не доходит, что она здесь тоже ручная зверушка. Принцесса говорит глубокие вещи, потому что думает, что они порхают мимо нее как над ушами собачки.
Слишком много всего кружится в голове у Соголон, слишком много. За всем этим она отстраняется от Сестры Короля, жены Олу. Никто ее не помнит, кроме них двоих, а по сути – ее одной, потому что Олу не ведает, что ночами выкликает ее имя, а Соголон ее никогда даже и не видела, не знает, как она выглядит или как звучит ее голос. Отстраняется она и от Кеме. Теперь они видятся только урывками, от случая к случаю. При их последней недолгой встрече он взахлеб рассказывал о том, как ему не терпится попасть в элитную дворцовую стражу – настоящую, а не церемониальную, вроде львов-оборотней. Всё, о чем он без умолку трещал, стало ее раздражать, а он всё распинался то о тронном зале, то о том, как здесь все надежно защищено, то о том, как здесь обустроена охрана и защита; в общем, через некоторое время всё, что она стала видеть в его лице – это говорящие с ней доспехи.
– Может, пускай хоть обмахивает вас веером, ваше высочество? – предлагает единожды старшая женщина, заведующая служанками принцессы.
– Это если б она была рабыней, – отмахивается от предложения принцесса. – А я уподоблять ее рабыне не собираюсь.
– Понятно. Но ведь, ваше высочество, она подарок Королю? Значит, ей давно следовало бы отправиться во дворец Кваша Кагара.
– Ты как будто вчера родилась. Или ты не знаешь, что любой подарок Королю тут же присваивается наследным принцем? Такая вот высочайшая прихоть. Тем более что Король всё еще…
– Занят думами?
– Да, ими.
– Ваше высочество, вы этой девице ничем не обязаны. Вы особа королевской крови на троне Фасиси, а она никто.
– Даже никто не заслуживает такого принца.
Жаркая ночь с влажным, липким воздухом. Соголон отправляют в замок, где обитает принц Ликуд до тех пор, пока не будет достроен его собственный. В заднюю гостевую ее сопровождают двое слуг-мужчин, шагая совсем налегке, поскольку при девочке нет почти ничего, кроме того, что ей когда-то оставляла хозяйка. Из освещения здесь единственно два факела, настолько скудные, что в сумраке комнаты различаются лишь высокие стены и колонны, где-то наверху образующие свод. Слуги входят на цыпочках, пугливо вздрагивая от любого шороха – непонятно, по глупой взбалмошности или от испуга. Заслышав где-то в отдалении не то стон, не то крик, оба вскидываются, бросают узелок с пожитками и дают дёру. Соголон растерянно озирается, но смотреть здесь особо не на что.
И тут из недр темноты, обманчивой из-за расстояния, вылущиваются какие-то мерцающие огоньки и кружат, словно кто-то там гоняет светящихся пчел. По мере приближения становится различимо порхание крылышек – неужто и вправду пчелы или светляки? Вскоре они уже кружатся сверху. Ай да диво! Соголон о таких прежде слышала, но никогда не видела. Юмбо – размером где-то с ее голову, числом десять и еще два, а может и больше; может, все двадцать или сколько их там. Феи с синевато-зелеными крыльями, как у стрекоз, которыми они бьют столь быстро, что в темноте стоит негромкое жужжание. Некоторые замедляются и зависают над ней и вокруг, в таком же любопытстве к ней, как и она к ним, – в мужских, женских, а подчас и вовсе невнятных обличьях, а еще у них не то кувшины, не то колбочки с сонмами светлячков. «Они все умрут к утру», – доносится до нее едва слышный шепот. Создания взлетают к потолку, таинственно озаряя стены и своды, и на прерывистые мгновения там наверху становятся видны люди – множество фигур и лиц, в которых Соголон узнает фрески королей, зверей и благородных воинов в сценах обрядов и пиров, охот и сражений.
Издали близится шум, но на этот раз иного рода: бойкая крикотня, развязные возгласы и смех юных голосов. С ними движется и огонек – на этот раз голый мальчик, состоящий из одного собственного света. Он держится впереди остальных, но его замедляет натянутая на шее цепь. Цепь держит сангомин из белой глины, у которого, похоже, нет дара иного, кроме как показывать, что он здесь самый старший или самый крупный.
– Ну-ка я придержу питомца, – говорит он и дергает поводок так резко, что светящийся мальчик откидывается назад.
– Осторожней, принц Абеке: любое солнце не только светит, но и жжется, – говорит сангомин, не обращая на упавшего внимания. За этими тремя движется целая ватага; здесь и та красно-синяя, и мальчишки постарше, мальчики помладше, две-три девочки и две женщины-наставницы, которые предпочитают помалкивать. Вся эта ватага скачет, кривляется, пихается, задирает женщин и вообще ведет себя дерзко.
Первой Соголон замечает одна из девчонок.
– Мой принц! – восклицает она, и к ней разом оборачиваются двое. Близнецы, стало быть.
Принц Абеке – тот, что со светлым мальчиком, – подступает ближе. На свету он становится более лобастым и жестким, с упрямыми скулами и подбородком. Соголон опасливо поглядывает вверх: как бы оттуда за ней не протянулась знакомая смоляная рука. Первого юнца нагоняет второй, и оба оглядывают ее как какую-нибудь диковинную животину.
– Ты откуда? – спрашивает тот, второй.
– Наверное, это колдовство ведьмы, Адуке, – говорит одна из девочек. – Или самого дьявола.
– Дьявол не приходит ночами, а только днем, долбаная дура, – бросает в ответ Адуке.
У девочки при слове «долбаная» отвисает челюсть.
– Кто допустил, чтобы ты пошла с нами? – спрашивает его брат. – И кто тебе сказал, что ты смеешь называть моего брата по имени? Я такой же принц как и он. А ты кто?
Девочка униженно опускает голову и робкой овечкой пробирается за спины ватаги.
– А может, она и вправду дьяволица, – прикидывает Абеке, поигрывая поводком. – Ты кто такая? Перед тобою принц.
– Принц – это твой отец, – поправляет Адуке.
– Сын принца тоже принц, долбаный болван!