Лунные бабочки

Экштейн Александр Валентинович

— А то они Чигиринского не знают, — буркнул Хромов и тоже стал принюхиваться к рюмке с виски.

Миронов с уважением посмотрел на пустую рюмку и восторженно сообщил:

— Шотландское виски, однако.

— Между прочим, — Лапин приподнял рюмку и посмотрел сквозь нее на свет, — это виски от дистилляции до розлива в бутылки проверяют на качество шесть тысяч два раза.

После этих слов за столом на мгновение установилось почтительное молчание, друзья невольно остановили свой взгляд на «красной куропатке», таинственно мерцавшей на столе тяжелым янтарно-золотистым цветом.

Глава

седьмая

1

Хотел бы я спросить у этого пришибленного классика, как ему пришло в голову восклицание «О утро, как ты благосклонно к молодым!». Со мной этот номер не проходит, мне гораздо легче договориться с вечером. Мое утро начинается в полдень, и оно совсем не обращает внимания на мою молодость. Мне двадцать три, глубокая дряхлость, уже пора задумываться о покое. Но кто же это там буреет и стучится в дверь мою, неужто Капитолина решила взыскать с меня квартплату в не подходящее для этого время дня и года? Иду, иду! Черт, кто это тут валяется рядом со мной? Значит, так, о Боже, как болит голова, ага, брюнетка, нет, не так, надо начинать с головы. Блондинистая голова брюнетки, внизу розовые пятки, размер ноги примерно тридцать пятый. Да иду же, иду! Интересно, как бы выглядело мое лицо, если бы размер ноги у моей соседки по кровати был сорок седьмой? Надо думать, это была бы уже не соседка. А ничего крошка. Иду! Где мои штаны? Ага, вот мои плавки…

— Здравствуйте, Капитолина Витальевна.

— Саша, ты мне балду не пинай, чтобы сегодня вечером все было чики-пики и бабки лежали у меня на столе за три месяца. Иначе щи сипец, я тебя выселю.

Капитолина Витальевна, тридцатилетняя преподавательница музыкального училища по классу духовых инструментов, была похожа на Фаину Каплан в период полового созревания, только гораздо выше ростом и в китайском шелковом халате до пят, в котором она ходила и по двору, благо флигель, снимаемый Сашей, находился в частном секторе. Кроме преподавания в музучилище, Капитолина Витальевна играла на саксофоне-теноре в духовом оркестре Дворца культуры металлургического завода, но денег все равно не хватало, и она сдавала отапливаемый и подключенный к водопроводу флигель в аренду студентам. В данный момент она курила сигарету и, прищурившись, смотрела на своего постояльца, двадцатитрехлетнего, недавно восстановленного в радиотехническом институте, после двухлетнего перерыва на армию, оболтуса, учащегося в институте лишь для того, чтобы оправдывать свой бездельный и разгульный образ жизни.

— Капитолина Витальевна, я, конечно, приложу максимум усилий, чтобы сегодня оплатить арендуемую мною виллу…

— Ты думаешь, я буду пробивать аллилуйю (выражать восхищение) по этому поводу, Саша? — одернула его Капитолина Витальевна. — Это тебе чесать щи, а мне деньги нужны. Не будет, — Капитолина Витальевна хмыкнула, — нарвешься на до-ре-ми-до-ре-до.

— На мой взгляд, неразумно требовать деньги в столь теплое время года, Капитолина Витальевна, наиболее эффективно такое требование в промозглый и слякотный месяц, похожий на декабрь…

— Гони деньги! — ткнула в сторону Саши Углокамушкина сигарету Капитолина Витальевна и, приподнявшись на цыпочки, заглянула через его плечо в глубь флигеля. — Это что там у тебя за морковка в гостях?

— Я еще не выяснил, — с досадой посмотрел на нее Углокамушкин, — вы так внезапно вторглись в арендуемые мною пенаты, что я прямо не знаю.

— Ладно. — Капитолина Витальевна порывисто развернулась и пошла к своему дому в глубине двора за

кустами сирени. Остановилась посередине дорожки и, повернувшись к Саше, вновь ткнула в его сторону сигаретой: — Сегодня вечером — бабки за три месяца. Если не тугой, то поймешь, что я не шучу.

— О йес, — поклонился Саша, — мне призрак замка Моррисвиль обещал сегодня много тысяч золотых экю.

— Ну-ну, — усмехнулась элегантная квартиросдатчица, — мне без разницы, лишь бы экю были реальными.

Черт, она настроена серьезно, выгонит без раздумий. А что, если…

— Капитолина Витальевна! — позвал Саша «мисс экстравагантность». — А что, если я вам услугами оплачу?

— Какими это услугами? — вполне угрожающим и вполне заинтересованным голосом спросила остановившаяся Капитолина Витальевна и добавила: — По-моему, ты вплотную подошел к моменту, после которого наступит твое изгнание с применением физического насилия.

— Да нет, — махнул рукой Саша, — не то, что вы подумали.

— Я ничего не подумала, — весело расхохоталась Капитолина Витальевна, слегка порозовев лицом, — гусь ты лапчатый. Говори скорее, что там у тебя.

— Я обладаю даром ясновидения, — сказал Саша Углокамушкин, скромно потупившись.

— Кому это ты пытаешься вкатить телегу, а, перец? — Капитолина Витальевна с интересом посмотрела на Углокамушкина. — Эту байку ты лучше своей морковке рассказывай, а мне надо только сгрести деньги, и не на пиво, как тебе, а просто на то, чтобы на еду хватало.

— Я обладаю даром ясновидения, — серьезно и торжественно повторил Саша. Лицо его побледнело так, что Капитолина Витальевна испуганно прижала ладонь к губам. — Я могу увидеть прошлое и будущее, — не унимался Саша, — я даже могу видеть дороги умерших.

Было, было что-то такое в голосе Саши Углокамушкина, что насторожило бы даже самого циничного скептика. Даже Капитолина Витальевна, провинциально-концептуально-андеграундная джазвумен маньеристского акцента, склонная к лесбийским методам общения в минуты депрессии — мужчинами она интересовалась лишь в благополучные периоды жизни, — даже она почувствовала в его утверждении необъяснимые всплески истины.

— Это же горбыль, Саша? — неуверенно предположила она, но тут же взяла себя в руки, насмешливо прищурилась и присоединила к первому вопросу второй: — Ну а мне зачем париться по этому поводу? Не хочу крошить батон, но мне по фигу твои прогулки с покойниками. Тебе двадцать три года, а ты только прибарыживать шушер на ночь можешь, что говорит о том, что ты обыкновенный лошара и кидала, а это мне вынимает мозги и неинтересно.

— Знаете что, Капитолина Витальевна, — разозлился Саша, — я говорю о ясновидении, но не говорю о том, что не расплачусь с вами сегодня. К тому же ваш фашн-сленг мне не понятен, я говорю только по-русски, московский не изучал.

— Настоящий московский язык уже в коме, — остановила его Капитолина Витальевна, — он умер вместе с последней арбатской бабушкой. Ладно уже, — вдруг успокоилась она, — раз сегодня я бабло сгребу, то и нечего перетирать эту тему. До вечера, ясновидящий. — Она красиво улыбнулась. — И было бы кульно, если бы ты называл меня Капой.

Капитолина Витальевна, словно спохватившись, заспешила, а Саша, неожиданно восхитившись, смотрел ей вслед, пока она не скрылась в доме, и отчетливо понимал, что никакая она не Капитолина Витальевна, а Капа, интересная и талантливая женщина. И будто в ответ на его прозрение, Капа открыла створки окна в спальне и застыла в проеме все в том же халате, но уже в широкополой шляпе вишневого цвета и с саксофоном в руках.