Лунные грезы
Шрифт:
Она не знала, что бы произошло, если бы все осталось по-прежнему. Возможно, так и не спустилась бы с воображаемой горы и осталась бы в безопасной крепости своих воспоминаний. Но случилось чудо. Крошечный лучик света проник во мрак тюрьмы, и Корри начала рваться к этому свету, расширяя маленькое отверстие, пока оттуда не хлынул поток золотистого сияния.
Корри медленно, благоговейно вынула из чемодана маленький, обернутый тканью сверток, извлекла небольшой кассетный магнитофон и осторожно поставила на комод. Рядом выстроилась драгоценная коллекция кассет. Кассеты по-французски – «коробки». И в самом деле коробки, где заключен чистый солнечный свет. В иной роскоши Корри не нуждалась.
Потому с непонятной ей самой робостью девушка взяла в руки наследство матери, осторожно, словно неразорвавшийся
С облегчением и некоторым разочарованием девушка отложила сверток. Она будет беречь его, как материнские туалеты, расшитые бисером и блестками. Как часто она укладывала их в дорогу, пересыпая лавандой, чтобы сохранить до того времени, когда снова начнутся приключения.
Захватив перо и бумагу, Корри подтащила стул к окну. На улице уже темнело. Капли дождя забрызгали стекло. Крыши влажно блестели. Одинокий воробушек прыгал по тротуару. Даже луна не освещала холодное черное небо.
Но Корри было все равно. Теперь ей нет дела до зимы. Скоро она окажется на воле, и тогда… все повторится сначала. Ее мечта о Ривьере исполнится.
Девушка подалась вперед, подышала на стекло, превратив капли в сияющие жемчужины.
Дорогой Арлекин!
У меня изменился адрес. Пиши на имя мистера Уитейкера, в адвокатскую контору «Харби, Джарндайс и Харби», Нью-сквер, Линколнз-Инн, Лондон. Удивлен? И это еще не все: у меня есть работа, отель и собственный адвокат!
Да, знаю, следовало бы подождать, но я просто не могла вынести мысли еще об одном зря потраченном лете. Я была готова на любое преступление, только чтобы вырваться из этого места. И я не преувеличиваю. Даже ты не в силах представить, что это означает – гулять по улицам, идти, куда захочется, делать все, что взбредет в голову. А Лондон… мне до сих пор еще не верится! Из окна, если встать на носочки, видно здание оперы. Все эти годы я не смела надеяться, что когда-нибудь здесь окажусь! Моя кровь кипит, подобно лучшему шампанскому! Кстати, я твердо решила, как только стану знаменитой, не буду пить ничего, кроме шампанского, и на ночь буду оставлять включенные люстры в каждой комнате! Никакой тьмы, никогда больше…
Что же до моей работы… вряд ли ты одобришь. Конечно, я мечу высоко, как ты и велел, но все же пришлось солгать. Ничего не собираюсь рассказывать, пока не удостоверюсь, что все обошлось. Но не волнуйся, это прекрасная практика для ролей субреток и оставляет много свободного времени (одну неделю утренняя смена, другую – вечерняя), а это самое главное.
Видел бы ты лицо мистера Уитейкера, когда я подписала бумаги и тем самым навсегда лишила себя блестящего будущего. Он явно посчитал, что я спятила! Бросаюсь очертя голову в новую жизнь, без денег, дома и семьи… Но мы-то знаем, что делаем, верно? Бедность бывает разная, а худшего места, чем моя школа, не придумаешь. Теперь же, глядя из окна, я чувствую себя такой близкой всем этим людям, отдыхающим в своих уютных жилищах за спущенными шторами. Может, они тоже мечтают о дальних странах, другой жизни… Но у меня иные грезы. И я обязательно постараюсь их осуществить.
Сумею ли я когда-нибудь отблагодарить тебя за это? Не будь тебя, я давным-давно сдалась бы. И осталась в паутине тьмы навсегда… беспомощно билась бы крылышками о стекло.
Но сейчас… никаких денег, никаких правил! Никаких попыток написать тебе письмо под одеялом при свете фонарика, пока никто не видит! Я свободна, как птица, и, кажется, способна взмахнуть крыльями и полететь.
Твоя Коломбина.
Глава 2
– Тебе письмо, Корри.
Шеван, одна из множества горничных-ирландок, которых предпочитали нанимать в отеле, живущая рядом с Корри, протянула конверт, с любопытством поглядывая на тщательно выведенные буквы.
– Хорошие новости? – не выдержав, осведомилась она, но Корри только улыбнулась, сунула письмо в бездонный карман накрахмаленного фартука и спокойно продолжала завтракать. Намазав тост маслом, она положила сверху слой джема, стараясь действовать не спеша, чтобы никто не заметил ее волнения. Если кто-нибудь что-то заподозрит, ей конец! Горничные были готовы сутки напролет обсуждать свои и чужие романы: возможно, на них действовали роскошь и элегантность отеля, его долгая и блестящая история, а также имена прославленных постояльцев. Дягилев, Пикассо, Марлен Дитрих, Мэрилин Монро… все подпадали под старомодное очарование «Савоя». Магараджи и министры, принцы и короли ходили по этим коридорам, но сама Корри была слишком занята, чтобы обращать внимание на подобные глупости. Приходилось работать, работать с утра до вечера, так что на развлечения не оставалось времени.
– Я сегодня иду за покупками на Оксфорд-стрит, – сообщила Шеван. – Никто не хочет составить мне компанию? Как насчет тебя, Корри?
– Мне еще не платили жалованья.
– Можешь просто приглядеть что-нибудь. В крайнем случае я одолжу, – настаивала Шеван, простодушно глядя на нее круглыми голубыми глазами.
– Как-нибудь в другой раз, – улыбнулась Корри.
Шеван подтолкнула соседку, и девушки обменялись многозначительными взглядами. Немудрено – Корри знала, что остальные горничные убеждены, будто у нее есть любовник. В каком-то смысле они правы: у нее действительно требовательный, неумолимый, беспощадный любовник, которому она посвятила жизнь. Корри встречалась с ним каждый день в детской комнате, когда помещение пустовало. Деревянные панели прекрасно поглощали звук, как бы громко и выразительно ни пела Корри. Единственным свидетелем ее упражнений был Каспар, огромный черный кот, ее молчаливый слушатель. Своим недобрительным критическим взглядом он был способен подвигнуть ее на штурм новых высот, и за это Корри очень его ценила.
При первой удобной возможности она встала из-за стола. Пора приступать к работе. Только после репетиции она позволит себе роскошь прочитать письмо. Полная предвкушения чуда, Корри принялась убирать номера. Теперь, после второй недели пребывания в отеле, каждая комната была ей знакома, словно стала близким другом. Обстановка и мебель были везде разными, общей оставалась особая, присущая исключительно «Савою» атмосфера. Все здесь было лучшим, от антикварных гравюр на стенах до старомодно просторных апартаментов с огромными гардеробами, в которые могли легко поместиться неподъемные сундуки прошлого века. Стиль «Савоя» можно было определить одним словом – простота. Простота и скромность, присущие лишь очень дорогим вещам, от белоснежного кастильского мыла в ванных до пушистых махровых халатов с крошечными черными буковками, составлявшими название отеля.
Всего за две недели Корри научилась мгновенно исчезать при виде постояльца, начищать до блеска позолоченные дверные ручки, узнала, в чем разница между метрдотелем и его помощником, между официантом ресторана и официантом из обслуживания номеров, о давней вражде между «Гриль-рум» и «Речным рестораном» (служащие последнего хвастались лучшим видом из окон, штат гриль-бара утверждал, что только у них перебывало так много знаменитостей). Девушка увидела просторные кухни, где французские, австрийские и итальянские повара обменивались замечаниями на немыслимой смеси языков и где когда-то знаменитый шеф-повар Эскофье изобрел персиковый десерт «Мельба», названный так в честь Нелли Мельба, известной оперной певицы. Корри узнала, что у каждого предмета мебели, каждого ковра имеется дубликат на складе, чтобы при необходимости все можно было тотчас же заменить. И что бармен в «Американском баре» помнит наизусть рецепте! ста тринадцати различных коктейлей. И что рестораны отеля могут выполнить любой заказ гостя, даже если это рыба, которая водится исключительно в озере Виктория. В «Савое» имелись собственная водокачка и прачечная, здесь делали колбасы и мороженое, выпекали хлеб, мололи кофе, а что говорить о винных погребах, располагавшихся в подземельях бывшего Савойского дворца, под самой Темзой! Но пожалуй, удивительнее всего было то, что в век, когда ручной труд так дорог, на каждого постояльца приходилось трое человек обслуги.